Книжные дети. Светослов

ютила феерический закут комфортабельного салона купе, резко очерчивая грань между обжитым и неведомым. А поезд шёл с приличной скоростью и как-то странно – не то летел, не то нёсся по-над пропастью. И за окном ничего не было видно, – тьма кромешная…

      – Ну что, Ванёк, рванём за удачу? – произнёс весельчак, разливавший вино, и поднял стакан.

      – Давай, Мишель, – ответил приятель напротив и тоже взял свой стакан.

      Они залпом выпили, смачно выдохнули и продолжили разговор.

      – Эх, хорошо, – крякнул Мишель. Он откусил яблоко и, жуя, продолжил:

      – А на море ещё лучше…

      – Да, сто лет в Сочах не был, – задумчиво произнёс тот, что был Ваней. – Хорошо там сейчас, бархатный сезон, море ласковое…

      Он встряхнул свои длинные, сбившиеся в локоны волосы и, окатив приятеля бродяжьей лазурью усталых глаз, мечтательно добавил:

      – В это время года всегда хорошо и спокойно…

      Мишель покончил с яблоком и озорно поддержал тему Ивана, мягко огладив свою короткоостриженную голову:

      – Во-во, – в отелях – номера свободные, – сезон кончается; а можно и в частном секторе «тормознуться». По приезду расслабимся… Я сразу взойду на плаху любви с «туманной леди опального нрава»… Как там в стихах у тебя?

      Иван улыбнулся и чуть отрешённо произнёс:

      – Опальная леди туманного нрава

      Искала любви в одичалой весне…

      – Класс! Вот – с «опальной леди туманного нрава» сойдусь в замыканье… так, чтоб дым пошëл, – с азартом продолжил Мишель.

      – Смотри не сгори.

      – Не сгорю. У меня подпитка трансцендентальная, как ты выражаешься.

      Мишель тут же разлил по стаканам оставшееся вино и посмотрел на друга. Но в этот момент нечто заставило их обоих резко повернуться, и слегка оцепенеть: внезапно дверь купе плавно отъехала, и в проëме возникла неотразимая леди в шикарном вечернем платье и изящных туфлях на высоком каблуке. В правой руке она держала массивный канделябр с пылающей свечой, невинно озаряя свой карнавально-мистический облик с чарующим взглядом и ладным челом в пленении узкой диадемы, оттиснувшей бисером волны волос, а пальцы её украшали дивные перстни. Она, словно вышедшая из фильма Феллини, грациозно вплыла в глубину купе, наполнив его букетом благоухания, и невозмутимо поставила канделябр с горящей лампадой на столик, сверкнув ослепительными серьгами и невинно опустив завесы бархатных ресниц; затем овеяла интригующим взором замерших пассажиров и с томной таинственностью произнесла:

      – Мало ли – освещение отключат…

      Загадочная гостья развернулась в торжестве пленительно изваянного тела и так же изящно вышла, плавно затворив за собой дверь…

      Друзья ошарашенно смотрели ей вслед; затем уставились друг на друга…

      Оцепенелый Мишель с изумлением выдохнул:

      – Вот