Белый Кремень. Михаил Авинирович Савинов

оставляя запах своей крови, сочившейся при каждом резком движении из разбитой головы. Стоило выйти на этот запах медведю, или той же свинье – и всё было бы кончено в один миг. Но беловолосый покровитель, наверно, всё же был рядом. С путающимся сознанием, кровавый и грязный, Энке ввалился в хабаган и следующие сутки проспал, как труп.

      Пока Энке спал, мать и младшая сестрёнка Эйя не отходили от него. Промывали и перевязывали раны. Пели, сменяя друг друга, возвратные песни. И Энке вернулся в мир людей, открыл глаза.

      Когда он рассказал, как было дело, мать задумчиво произнесла:

      – Ты, верно, духа-покровителя видел. Хороший знак. Наши старухи говорят: кто видел своего покровителя – того трижды несчастье обойдёт.

      Энке, строптивый и язвительный с детства, не удержался. Спросил, слабо ворочая языком:

      – Мать, а на четвёртый раз что будет?

      Лежал он дней шесть. Потом заставил себя подняться и начал понемногу ходить. Нельзя долго лежать, отец говорил – «Кто лежит – гибнет!» Сытый житель селения ещё может позволить себе такое – заболеть, шамана звать, лечиться. А изгнанник, в чей хабаган в любой миг может сунуть морду свинья, тигр или медведь – никогда.

      По отцу они сложили тэр и поставили туда все полагающиеся жертвы. Свиньи, кроме одной, не вечны. Освободится дух отца, придёт, поест… Потом спели заупокойную песню и стали учиться жить втроём.

* * *

      …Энке проснулся лицом вверх. Когда он это понял, то ощутил досаду на самого себя – значит, спал на спине, раскрыв рот и, вероятно, похрапывая. Плохо. Раны и болезни – не оправдание слабости. Он охотник и воин, пусть у него пока и нет взрослого имени…

      Над ним, у отверстия в крыше хабагана, клубился синеватый дым, подсвеченный лучом солнца. Опять плохо – солнце уже высоко, он слишком долго спит.

      Ровный негромкий стук наполнял жилище – мать крошила сушёное мясо. Энке вздохнул и сел на оленьей шкуре.

      Мать сидела на обычном месте женщин – слева от входа. Впрочем, женщина в хабагане – уже необычно само по себе. Хабаган – жилище охотников, его ставят там, где промышляют бобров и ловят рыбу, что в нём делать женщине? Но теперь так…

      Вообще-то у них всё непривычно для временного жилья – и тщательно застеленный старыми шкурами пол, и крошечный деревянный орёл над входом, и глиняный горшок, вкопанный у очага. Разве что земляных лежанок не хватает, хотя и про них отец думал, хотел на будущий год поставить новое жильё и заглубить его в землю, как в селениях…

      – Проспал я, мать… – пробормотал Энке.

      Мать подняла на него глаза и улыбнулась.

      – Значит, так надо было, – сказала она, вновь принимаясь крошить молотком тёмные волокна. – Твоё от тебя не уйдёт…

      – Эйя где? – спросил Энке.

      – Вершу проверять пошла, – ответила мать, прихватила расщеплённой палкой камешек из очага и отправила его в горшок. Струйка паравзметнуласьвверх с коротким шипением, и тотчас