Рыцарский пояс. Тень Северного креста. Итела Карус

в карательных действиях против трижды проклятых жмудинов.

      Великий магистр Михаэль фон Кухмейстер после того, как получил высший чин в ордене, несколько поутих в своих враждебных в отношении поляков действиях. Видимо, тяжесть навалившихся на его плечи проблем давила ощутимо и резвости ему поубавила. Однако своим комтурам в пограничных землях он запретов не ставил, позволял им разбираться с соседями по своему разумению. Это было на руку и самому Фридриху фон Цоллерну, и его управителю в Бартенштейне Гуго фон Пфальтцеру. Будучи сам сильно покалечен, пфлегер замка получил хороших помощников и развернулся вовсю. Вот и сейчас его люди прошлись огнем и мечом по приграничным жмудским землям. Но, разохотившись, в замок не возвратились, а двинулись дальше, только трех человек с пленниками и награбленным добром назад отправили.

      Иванкас со своими воинами, а насчитывалось их у него более четырех десятков, быстро продвигался на север. Шли левым берегом не слишком широкого и полноводного по летнему времени Немана, обходя частенько встречающиеся озера и озерки, но твердо держа направление. Оставив в стороне Троки, свернули на запад. И тут следы тевтонского набега стали очевидны для всех, не только для киевлян, привычных к таким картинам на южных границах княжества.

      – Ну и ну! – покачал головой Стешко. – Выходит, христианские воины оставляют после себя следы ничуть не лучшие, чем проклятые татары. А я-то не верил. Ведь Жмудь уже крещеная земля.

      Они как раз проезжали через спаленное крестоносцами село, где на земле среди останков сгоревших домов валялись трупы женщин, стариков, детей, а рядом – собак и домашних животных, которых набежники забрать с собой не захотели. Поля вокруг стояли черные, сгоревшие – дождей-то давненько не было, а хлеба уже почти что созрели и вспыхнули, надо думать, факелом.

      – Не так давно и прошли, не больше чем день назад здесь были, – заметил старый опытный воин Аугустас. – Если поспешим, догоним без труда. Они, похоже, обратно не торопятся, не уняли ярость свою клятую.

      Молодой воевода кивнул, соглашаясь с наблюдательным воином, и вновь обернулся к своему десятнику:

      – Эти звери, в железо одетые, не лучше татар-иноверцев, Стешко, а то и страшнее их будут. Мне отец рассказывал, какие зверства творили они в городах литовских, захваченных перед войной. Я сам в детстве татарский набег пережил, но помню это плохо, мал был еще. Однако эти, крестом осененные, нисколько не лучше.

      – А откуда же это у вас татары взялись, воевода? – удивился Стешко. – Вроде как далеко отсюда до их путей-дорог.

      – Так я не здесь родился, а в древлянской земле, в крепости Овруч, – потемнев лицом, отозвался Иванкас. – Отцом моим был княжич Овручский, но погиб он в битве неравной, когда татары на нашу землю навалились. Нас с матерью и других женщин с детишками отец успел через подземный ход выпустить. А потом воевода Ремунас нас из леса вывел и в замок свой взял. Так и стали мы жить здесь – мамка воеводе женой стала, а я сыном.