Марья-искусница. Геннадий Петрович Перминов

Валентину, собрала узелок и теперь стояла у двери.

      – Неси, неси, – женщина кивнула. – Хороший он парень, да счастья ему нет, – она уселась на лавку и замолчала, скорбно поджав губы. – Как и всем нам, – добавила Валентина и тяжело вздохнула. Затем женщина снова улеглась на кровать и, закрыв глаза, виновато пробормотала:

      – Марьюшка, доченька. Ты уж похозяйничай сегодня сама, а то мне что-то неможется.

      Маша накрыла ее одеялом и вынесла узелок с обедом терпеливо поджидавшему ее Матвею. Тот сконфуженно поблагодарил девушку взглядом и, словно отсалютовав, звонко щелкнул кнутом.

      – Научился? – Маша невольно улыбнулась, вспомнив их первую встречу.

      – А то! – откликнулся Матвей. – Так я пошел? – и, не дожидаясь ответа, парень побежал догонять далеко ушедшее стадо.

      До обеда Маша бесцельно прослонялась по двору, всячески отгоняя от себя угнетавшие её мысли о Васятке. А потом… Ближе к вечеру ноги сами понесли её к кузне. Подойдя к до боли знакомому приземистому строению, девушка остановилась и прислушалась. Тишина. Не слышно хрипловатого, с посвистом воздыхания горничных, местами прохудившихся от длительного употребления, мехов. Из трубы не вьется струйка сизоватого дымка, но главное, не раздаются звонкие и равномерные удары кузнечного молота и не слышен заразительный Васяткин смех! Складывалось впечатление, что кузница осиротела. С непонятным замиранием сердца, осторожно, Маша протиснулась в распахнутую дверь и замерла.

      Никанорыч сиротливо сидел у остывшего горна и смотрел куда-то в сторону, не обратив на вошедшую девушку никакого внимания. Маша перевела взгляд туда, куда смотрел старый кузнец. Возле массивной наковальни, валялась небрежно брошенная впопыха, Васяткина кувалда с до блеска отполированной ладоням рукояткой.

      – Может, я попробую? – неожиданно даже для себя, спросила девушка.

      Старик крякнул, неспешно поднялся и, подбросив в горн угля, принялся размеренно качать рукоятку мехов. Задремавшее в толще седого пепла синеватое пламя сразу занялось, а когда послышался ровный, успокаивающий гул, сунул в пламя заготовку. Затем он аккуратно убрал в железный ящик кувалду внука и достал оттуда же молот полегче.

      – Попробуй, – невнятно буркнул он и неловко сунул инструмент девушке. – Девка ты здоровая, может, что и получится, – немного подумав, старик протянул зардевшейся Маше толстые брезентовые рукавицы.

      Поворошив раскаленную докрасна железяку в огне, он подхватил её длинными щипцами, плюхнул на наковальню и уверенно, дважды, стукнул по ней своим молоточком. Тюк-тюк! И, хитровато улыбнувшись в прокуренную бороду, посмотрел на девушку. Маша решительно натянула неудобные рукавицы и, закусив губу, неумело взмахнула показавшимся ей не особенно тяжелым молотом. Бу-бух! Искры испуганно брызнули во все стороны, а кувалда самопроизвольно вырвалась из ее рук и с насмешливым дребезжаньем отлетела в сторону. Старик досадливо покачал головой и, сунув заготовку обратно в пламя, вновь взялся за рукоятку мехов.

      – Не спеши, – добродушно