Марья-искусница. Геннадий Петрович Перминов

Девочка, воспитанная в интеллигентной семье бабушкой с пуританскими взглядами… Но любовные повествования, находившиеся по строжайшим родительским запретом, почитать которые Маша была большая любительница, оставили естественный отпечаток в ее романтической душе. Белый конь, прекрасный принц в доспехах, старинный замок на берегу тихого озера. Наяву все было гораздо проще и прозаичнее. Богом забытая деревнька, полутемная кузница и он, Васятка…

      – У каждой принцессы – свой принц, – с улыбкой прошептала Маша и крепко заснула.

      – Не утомила я тебя, милок, своей болтовней? – Марья Владимировна с улыбкой посмотрела на будущего мэтра отечественной журналистики.

      – Что вы, что вы?! – воскликнул Володя и вскочил. – Очень интересно.

      – Ну, тогда присаживайся и слушай дальше, – плавно потек ее певучий говор. – Вот, говорят, молодежь нынче не та пошла – замуж выходят со школьной скамьи. А мне ведь еще и шестнадцати не было, а влюбилась так, что хоть сейчас была готова под венец пойти. Васятка, конечно, всё видел и понимал, но помалкивал. Не знай, может года мои малые его сдерживали. И Валентина как-то по-другому стала на меня поглядывать.

      Незаметно подкрался лукавый май, который существенно прибавил работы кузнецам. Из военкомата с нарочным прислали приказ о полнейшей мобилизации тягловой силы для фронта. А если по-простому, то забирали всех работоспособных лошадей. И повели со всей округи, даже с Владимирской области и Мордовии, разномастных сивок с бурками к кузнице Никанорыча, на перековку. А тут как раз и посевная подоспела, поэтому звон кузнечного молота затихал только глубокой ночью.

      Несмотря на косые, неодобрительно-завистливые взгляды Семена и понимающие вздохи Валентины, Машу неудержимо тянуло в кузницу. Восторженными глазами она смотрела, как дед длинными и неуклюжими клещами выхватывал из горна раскаленную болванку, швырял ее на наковальню и молоточком – тюк-тюк – указывал внуку, куда надо бить. Васька, весело скалясь, бухал тяжелой кувалдой, и разноцветные искры веселыми брызгами разлетались в разные стороны. Споро внучок бьёт, ловко, старик едва болванку поспевает поворачивать, чтобы придать заготовке нужную форму. Глядь, а уже подкова получается, острый зуб для бороны или еще какая полезная железяка для хозяйства. Металл начинает темнеть, остывать, а для пущей закалки старик бросает ее в железную бочку с мутной водой и сует в пламя следующую. Минутная передышка. Маша подает Васятке ковшик с ледяной водой, принесенной из родника, и начинает равномерно качать меха. И вновь звонкие удары молота, снопы искр, шипение пара, передышка… Так каждый день. Все для фронта! Все для победы!

      А первого июня, ближе к вечеру, на разбитой «эмке» военкома Васятке и еще нескольким деревенским парням привезли повестки на фронт. Всю ночь над притихшей деревушкой метался сдавленный плач, перебиваемый залихватскими переборами гармошки и пьяными выкриками. В доме кузнеца Морозова висела гнетущая тишина. Валентина, не обращая внимания на обильные потоки слез, струящихся по ее лицу,