Собрание сочинений. Идиллия: Интерлюдия. Серебряная ложка. Джон Голсуорси

молодого человека впустили в дом.

      Сомс подошел к чемоданам.

      – «Фрэнсис Уилмот», – прочел он вслух, – пароход «Амфибия». Это какое-то недоразумение!

      IV

      Только разговоры

      Когда они вошли в дом, Флер уже показала молодому человеку его комнату и спустилась вниз. Она была в вечернем туалете – иными словами, скорее раздета, чем одета; волосы ее были коротко острижены…

      – Дорогая моя, – сказал ей Майкл, когда короткая стрижка входила в моду, – ну пожалей меня, не делай этого! Ведь у тебя будет такой колючий затылок, что и поцеловать нельзя будет.

      – Дорогой мой, – ответила она, – это неизбежно. Ты всякую новую моду встречаешь в штыки.

      Она попала в первую дюжину женщин со стрижеными затылками и уже опасалась, как бы не опоздать и попасть в первую дюжину тех, кто снова начнет отпускать волосы. У Марджори Феррар – Гордость Гедонистов, как называл ее Майкл, – волосы отросли уже на добрый дюйм. Отставать от Марджори Феррар не хотелось… Подойдя к отцу, она сказала:

      – Папа, я предложила одному молодому человеку остановиться у нас. Джон Форсайт женился на его сестре. Ты загорел, дорогой мой. Как мама?

      Сомс молча смотрел на нее.

      Наступил один из тех неприятных моментов, когда Флер чувствовала, что отец любит ее слишком сильно и словно не прощает ее поверхностной любви к нему. Ей казалось, что он не имеет права так смотреть на нее. Как будто в этой старой истории с Джоном она не страдала больше, чем он! Если теперь она может спокойно вспоминать прошлое, то и он должен последовать ее примеру. А Майкл – Майкл не сказал ни слова, даже не пошутил! Она закусила губу, тряхнула коротко подстриженными волосами и прошла в «биметаллическую гостиную».

      За обедом, когда подали суп, Сомс заговорил о своих коровах и пожалел, что они не хэрифордской породы. Должно быть, в Америке много хэрифордских коров?

      Фрэнсис Уилмот ответил, что американцы разводят голштинских коров.

      – Голштинских? – повторил Сомс. – У нас они вошли в моду, когда я был мальчишкой. Какой масти?

      – Пестрые, – сказал Фрэнсис Уилмот. – У вас в Англии чудесная трава.

      – Слишком у нас сыро, – сказал Сомс. – Мы на реке.

      – Темза? Какой она ширины, когда нет прилива?

      – Там, где живу я, – не больше ста ярдов.

      – А рыба водится?

      – Рыбы много.

      – Вода в Темзе прозрачная, а в наших южных реках бурая. А из деревьев у вас чаще всего попадаются ивы, тополя и вязы.

      Сомс недоумевал. В Америке он ни разу не был. Американцев считал, конечно, людьми, но очень своеобразными: все они на одно лицо, голова у них не гнется, плечи неестественно широкие, а голос резкий. Их доллар стоит слишком высоко, они все имеют автомобили и презирают Европу, однако наводняют Европу и увозят к себе на родину все, что только можно увезти. Пить им не разрешается, а говорят они очень много. Но этот молодой человек опровергает все предвзятые мнения. Он пьет херес и говорит только тогда, когда к нему обращаются. Голос у него звучит мягко, а плечи не слишком широкие. Но, может быть, Европу он все-таки