Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая. Нелли Шульман

у мужчин, но, судя по тому, что успела увидеть Эстер, надежд на выздоровление кузена было мало. От него пахло грязью и нечистотами, он раскачивался, скорчившись, в углу землянки. Большие, загрубевшие руки прикрывали рыжие, косматые, кишащие вшами волосы. Кузен бормотал молитвы на латыни, иногда переходя на пение гимнов:

      – Что с ним случилось… – накладывая повязку на руку Блау, Эстер взглянула в сторону бывшего капо польского барака:

      – Значит, вы не знаете, что стало с Виллемом… – темные глаза пана Конрада погрустнели:

      – Он остался в лагере, под именем Вольского. Он детский барак обслуживал, при госпитале. Еду малышам из столовой носил. Потом он не вернулся, и немцы мне велели вычеркнуть его из списков заключенных. Волк, должно быть, знает, однако он ничего не говорил… – Эстер подумала, что новоявленный родственник, Максим, за два месяца мог давно угодить в гестапо. Она ежилась, при мысли о том, что близнецы побывали в Аушвице:

      – Но Авраам их оттуда увез. Куда? Блау не знает, а Шиндлеру Авраам ничего о детях не говорил… – под грязными, нечесаными волосами доктора Судакова, скрывались сведения о том, где сейчас Иосиф и Шмуэль. Эстер намеревалась вытащить из него информацию, чего бы ей это ни стоило:

      – В Лондоне могут и не знать, где близнецы. Но я не психиатр, – горько подумала она, – а у Авраама расстройство, на нервной почве. Или это последствия ранения? В любом случае, надо его, как следует, осмотреть… – девочка, как Эстер думала о племяннице, бросилась ей на грудь, всхлипывая:

      – Тетя, милая, я не думала, что вы живы… – Эстер протянула Блау рубашку:

      – Одевайтесь, я отвернусь. Я попытаюсь поговорить с Авраамом, при Ционе. Я тоже на иврите объясняюсь, однако он может узнать племянницу, а меня доктор Судаков только на фото видел… – Эстер понимала, что Авраам, получив ранение в голову, мог искренне считать, что он, действительно, отец Виллем де ла Марк:

      – Он притворялся, был в напряжении. Неудивительно, что мозг так сработал. Но если мозг поражен, то мне не справиться… – она сухо заметила:

      – Не могу поверить, что вы не читали о покушении на Гитлера. Фон Рабе не только жив, но и Железный Крест получил… – неловко, одной рукой закурив сигарету, Копыто сплюнул в грязный лоток:

      – Я вообще газеты не читаю, пани Звезда. Тем более, я не разбираю дурацкий шрифт Геббельса… – Блау покинул школу в четырнадцать лет. Пан Конрад никогда не славился пристрастием к образованию, предпочитая карты и выпивку.

      Он смотрел на светловолосый затылок женщины. Пани Звезда убиралась:

      – Циона, рано или поздно, узнает, что фон Рабе жив… – понял Блау, – она его ребенка носит. Он может искать Циону. Наверное, и сейчас ищет… – Конрад помнил тоскливые, голубые глаза оберфюрера:

      – Он ее любил, то есть любит. И я люблю… – вовремя вспомнив, что у него ранена левая рука, он сжал в кулак правую кисть:

      – Пани Звезда хирург. Она могла бы сделать операцию