Сиреневая драма, или Комната смеха. Евгений Юрьевич Угрюмов

господин Кабальеро. Внучка Лиза так растерялась, что застыла на месте,

      будто она была какая-нибудь напроказившая нимфа, готовая превратиться в

      тростник, в лавровое дерево, в куст сирени, в ручей, в медведицу, в кобылицу, в

      ворону, в паучиху, в белоснежную тёлку или в созвездие на небе…1 и только

      глазки её блестели (глазки у внучки были красивые и большие), смотрели на

      сатиров, а губки шептали что-то непонятное, невнятное, недоумённое «…это…

      я… хотела… не…» (а губки у внучки, были тоже красивенькие и пухленькие).

      Кабальеро некоторое время смотрел на чудесное вдруг оказавшееся перед ним

      создание, потом, следя за взглядом замершего в нездешней красоте (настоящая

      нимфа) создания мифов и грёз, посмотрел на сатиров, потом переложил зонтик

      в левую руку, правой же коснулся ярко-фиолетового с серебряным пушком

      берета на голове и сказал «Моё почтение!», и зашагал своей дорогой. Внучка

      Лиза тут же опомнилась и сделала что-то вроде маленького Knicksen 2 и,

      правильнее будет сказать (раз маленький), Knicksenchen, но было уже поздно –

      Кабальеро знака приветствия и уважения не увидел, а может и увидел, только

      не подал виду.

      1Все мифы на эту тему, я надеюсь, известны читателю: это когда преследуемая нимфа, убегая от Аполлона, или

      Пана, или и т.д. молит богов спасти её от преследователя и боги мольбам внимают, превращая бедняжку во что

      только они сами хотят, но обязательно не в то, во что хотелось бы самой нимфе.

      2Книксен (нем.)

      7

      Ах, как ругала себя внучка за такую нерасторопность. «А был же шанс! ах,

      бабушка! а может он что-то знает-может-что-нибудь!» – легкомысленная и

      навеянная чем-то тайно-ещё-непонятным нам идея! и внучка бросилась вслед,

      даже ещё не зная что она скажет этому чертополоху (почему чертополоху? она

      не могла себе объяснить; может из-за пелерины, но такое в голове само собой

      сложилось слово). Внучка бросилась вдогонку и вдруг увидела как солнечный

      луч вонзился в фиолетовый берет на голове господина с зонтиком, и берет

      вспыхнул, как вспыхивает сухая деревяшка, когда на неё направляют солнечный

      же луч через увеличительное стекло; потом заметались искры: по пелерине, по

      колючим растопыренным рукам; потом пелерина загорелась, и вдруг весь

      господин, подобно неуправляемой петарде, зашипел, заметался, взмыл вверх и,

      не долетев до солнца, рухнул вниз; вонзился в куст крапивы в канаве за

      заборчиком. Куст взорвался разноцветными крапинками, а одинокий одуванчик,

      от сильного движения воздуха, распался, как лопнул, и повис серебряными

      зонтами; а его трубчатый зелёный стебель согнулся, будто он был

      вопросительный знак, и сказал: «А без лишних движений и шума, ну никак

      нельзя, да?». Нимфа развела руками, будто хотела сказать: «А я-то здесь

      причём?» – сама же перегнулась через заборчик, пытаясь разыскать упавшего

      господина