Россыпи. Избранное. Александр Непоседа

до ближайшей арки Дворца Дожей, он обнял ее и начал губами снимать с лица дождинки, слыша дыхание и стук ее сердца под тонкою влажною тканью. Она торопливо поправляла подол своего намокшего платья, облепившего стан и бедра, улыбалась и горячо шептала ему в лицо.

      – Я сегодня испытала самое лучшее, что могла представить, будто во сне, только твое присутствие рядом, теплый этот дождь, простор старинной промытой площади говорит мне, что это наяву! Так жалко… но теперь мне надо в гостиницу, не могу же я ходить в таком виде.

      – Я вызову такси! И пожалуйста, запомни, это наше место!

      Он набрал номер вызова, сообщил, куда необходимо подъехать. И оба, мгновенно охватываясь ощущением тающего времени, волнуясь неожиданным расставанием, перебивая друг друга скорой речью, держась за руки, запоминая запах, глаза, ловя дыхание, в пугливом ожидании, что вот сейчас… вот – вот… и вздрогнули при звуке телефонного сигнала. Уже усадив ее, и поцеловав руку, он словно опомнившись, вынул из кармана визитку и успел вложить в прохладные пальцы до того, как машина сорвалась с места.

      В полночь он уже был в Москве.

      Придя за полчаса до назначенного времени, терпеливо ждал, глядя на голубей, на сумеречное небо, на зажигающиеся фонари. Прошло еще два часа. Он медленно побрел в сторону набережной канала, вдыхая весенний – напоенный запахами незнакомых цветений – воздух, плавающий душными волнами.

      Смотрел на привязанные к шестам гондолы, на столики уличных кафе – заполненные вечерним гулом посетителей.

      Почувствовав, как его заполняет вселенская пустота, сбежал по трехступенчатой лестнице к самой воде – место, где они сошли на берег в тот сумасшедший день – и опустил на сверкающую зыбь, сложенный лист бумаги. Долго ждал, когда он, намокнув, исчезнет в темно-зеленой глубине.

      Усталый гондольер!

      Свези меня на площадь

      Сан Марко, в прошлое…

      Она – там ждет, волнуясь

      и кутаясь в свой плащ.

      В вечернем блеске улиц —

      вези меня скорей,

      и цену мне назначь, я тут же

      позабуду, и этот страшный

      путь, средь холода камней,

      теней мостов, и перекрестков зыбких,

      лишь только я губами припаду

      к ее озябшей и чарующей улыбке.

      Мы станем в поздний час

      бродить под облаками,

      немыслимой Венеции;

      средь уличных кафе

      ночного плеска волн,

      в плену вина, цветов,

      и ярко-пряных специй,

      и на ветру я буду целовать ее

      глаза – с упрямою мольбою.

      – Нет, нет, не уходи! Мне так легко

      с тобою, и сладко – близко быть,

      и слушать голос твой, и отзвуки

      шагов над дымной мостовой. И со щеки

      прохладной – не спеша – губами

      снять дождинку, не дыша…

      Монисто для Османа

      Корни