Ночной солдат. Армейские новеллы. Роман Иванов

показать свои детские фотографии? – вдруг попросил он.

      – Никогда.

      – Ах, ты вреднючка, – он крепко обнял ее и, перекатываясь, оказался над ней, – поборемся? – лукаво усмехнулся он, чувствуя свое явное превосходство.

      – Перестань, я же женщина…

      Он, как не в меру заигравшийся щенок, осекся, повернулся набок, почесал свою левую бровь, присмирел.

      – Ответь, пожалуйста, каким должен быть, по-твоему, мужчина? – примирительно отсекала она неприятно скользкую тишину.

      – Не скажу, приставучая…, – он надул щеки, сделал смешную гримасу, – не знаю, чистоплотным, честным… добрым, наверное.

      – Ты вот именно такой… Спой что-нибудь.

      – Ты что. Я не умею.

      Он задумался. Повернулся на спину. Через минуту запел припев из какой-то незнакомой лирической песни. Его голос высокий, прозрачный, совсем не грубый и чистый разлился в тишине квартиры, и на этот краткий миг всё немного сжалось и прислушалось. Он допел.

      – Ну вот, раскричался, – с улыбкой закончил он.

      – Вовсе нет, – сраженная и уже окончательно влюбившаяся в его умение, тихо отвечала она. – У тебя очень хорошо получилось.

      – Басовитости не хватает, низов, – уверенно добавил он и тут же меняя тему констатировал, – у тебя икона на тумбочке.

      – Да, от бабушки досталась.

      – Красивая.

      Он не спеша рассматривал образ, затем наспех, как бы остерегаясь, перекрестился. Чуть позже откинув голову на подушку и, сложив пальцы в замок, он, прикрыв свои веки, смущенно поглядывал на нее.

      А она чмокала его в щеки, глаза, шею, мочки ушей. Ничего не оставалось не покрытым ее горячими губами. Находя всё новые и новые не целованные области его тела, она выпивала их целиком, не стесняясь и не боясь быть неправильно истолкованной с его стороны. Было бы его желание, она вылизала бы его полностью, но даже это не принесло бы ей долгожданного насыщения. В упоении, наслаждаясь каждой убегающей секундой встречи, выжимая из нее всё, что можно выжать, она старалась сохранить в своей голове все линии, нюансы и оттенки его поразительно неповторимой нетронутой красоты, всё, что могло оставить хоть какой-то след, пусть самый не значительный, не важно, но Его След, в ее одиноком и любящем сердце. И она ничего не пропускала, ничего не оставляла без внимания. Отдавалась этому срывающему порыву, безусловно, на всю катушку…

      Уходя, он всегда неловко стоял у дверей и, держа полиэтиленовый мешок с ее домашней выпечкой, молчал. Она же провожая его жадными взглядами, с волнением и заботой, как мать, поправляла на нем одежду, давая советы, мимоходом договаривалась о встрече. В глухом отчаянии смотрела, как закрывается за ним дверь, с комом у горла следила из окна, как его фигура исчезает за теремком детской площадки. Затем от бессилия, как парализованная, падала на кровать и, закусив накрепко зубами пахнувшее им одеяло, тихо-тихо стонала.

      «И если ты уйдешь, я по-прежнему буду двигаться дальше, незатейливо переносить лишения и тяготы существования