Записки институтки. Честный рассказ о самой себе. Лидия Чарская

XII. В лазарете. Примирение

      Лазарет начинался тотчас за квартирой начальницы. Это было большое помещение с просторными палатами, полными воздуха и света. Этот свет исходил, казалось, от самих чисто выбеленных стен лазарета. Вход в него был через темный коридорчик, примыкавший к нижнему длинному и мрачному коридору. Первая комната называлась «перевязочная», сюда два раза в день, по лазаретному звонку, собирались «слабенькие», то есть те, которым прописано было принимать железо, мышьяк, кефир и рыбий жир. Заведовали перевязочной две фельдшерицы: одна – кругленькая, беленькая, молодая девушка, Вера Васильевна, прозванная Пышкой, а другая – Мирра Андреевна, или Жучка по прозвищу, раздражительная и взыскательная старая дева. Насколько Пышка была любима институтками, настолько презираема Жучка. В дежурство Пышки девочки пользовались иногда вкусной «шипучкой» (смесь соды с кислотою) или беленькими мятными лепешками…

      – Меня тошнит, Вера Васильевна, – говорит какая-нибудь шалунья и прижимает для большей верности платок к губам.

      И Пышка открывает шкап, достает оттуда коробку кислоты и соды и делает шипучку.

      – Мне бы мятных лепешек от тошноты, – тянет другая.

      – А не хотите ли касторового масла? – добродушно напускается Вера Васильевна и сама смеется.

      Пропишет ли доктор кому-либо злополучную касторку в дежурство Веры Васильевны, она дает это противное масло в немного горьковатом портвейне и тем же вином предлагает запить, между тем как в дежурство Жучки касторка давалась в мяте, что составляло страшную неприятность для девочек.

      Из перевязочной вели две двери: одна – в комнату лазаретной надзирательницы, а другая – в лазаретную столовую. В столовой стоял длинный стол для выздоравливающих, а по стенам расставлены были шкапы с разными медицинскими препаратами и бельем.

      Из столовой шли двери в следующие палаты и маленькую комнату Жучки.

      Палат было, не считая маленькой, предназначенной для больных классных дам, еще две большие и третья, маленькая, для труднобольных. Около последней помещалась Пышка. Затем шли умывальня с кранами и ванной и кухня, где за перегородкой помещалась Матенька.

      Матенька была не совсем обыкновенным существом нашего лазарета. Старая-старенькая ворчунья, нечто вроде сиделки и кастелянши, она, несмотря на свои 78 лет, бодро управляла своим маленьким хозяйством.

      – Матенька, – кричит Вера Васильевна, – лихорадочную привели, пожалуйста, дайте липки.

      И липка, то есть раствор липового цвета, поспевает в две-три минуты по щучьему велению.

      – Матенька, помогите забинтовать больную. – И Матенька забинтовывает быстро и ловко.

      И откуда силы брались у этой славной седенькой старушки?!

      Ворчлива Матенька была ужасно, но и ворчание ее было добродушное, безвредное: сейчас побранит, сейчас же прояснится улыбкой.

      – Матенька, – увивается около нее какая-нибудь больная, – поджарьте булочку, родная.

      – Ну вот что выдумала, шалунья, чтобы от Марьи Антоновны попало! Не выдумывайте лучше!

      А