Записки институтки. Честный рассказ о самой себе. Лидия Чарская

не откладывая в долгий ящик своего решения, я незаметно выскользнула из пар и бегом возвратилась обратно, делая вид, что позабыла что-то в классе.

      Там, подождав немного, когда, по моему мнению, «седьмушки» достигли столовой, я быстро направилась через длинный коридор на половину старших, в так называемый «колбасный переулок», где жила инспектриса. Почему он назывался колбасным, я до сих пор себе не уяснила, да и вряд ли кто из институток мог бы это сделать. Там находились комнаты классных дам, и в том числе комната инспектрисы. Я со страхом остановилась у двери, трижды торопливо прочла: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его!» – как меня учила няня делать в трудные минуты жизни, – и постучала в дверь с вопросом: «Puis-je entrer» (могу войти)?

      – Entrez (войдите)! – прозвучало в ответ, и я робко вошла.

      Комнатка инспектрисы, разделенная пополам невысокой драпировкой темно-малинового цвета, поразила меня своей уютностью. Там стояла очень хорошенькая мебель, лежал персидский ковер, висели на стенах группы институток и портрет начальницы, сделанный поразительно удачно.

      Сама m-lle Еленина – так звали инспектрису – сидела за маленьким ломберным столиком, накрытым белой скатертью, и завтракала.

      Она подняла на меня свои сердитые, маленькие глазки с вопросительным недоумением.

      – Medemoiselle, – начала я дрожащим голосом, – я пришла сказать, что… что… ворону принесла я.

      – Ты? – И еще большее недоумение отразилось в ее взоре.

      – Да, я, – на этот раз уже ясно и твердо отчеканила я.

      – Отчего же ты не созналась сразу, в классе?

      Я молчала, мучительно краснея.

      – Стыдись! Только что поступила, и уже совершаешь такие непростительные шалости. Зачем ты принесла в класс птицу? – грозно напустилась она на меня.

      – Она была такая исщипанная, в крови, мне было жалко, и я принесла.

      Боязнь за Нину придала мне храбрости, и я говорила без запинки.

      – Ты должна была сказать m-lle Арно или дежурной пепиньерке, ворону бы убрали на задний двор, а не распоряжаться самой, да еще прятаться за спиной класса… Скверно, достойно уличного мальчишки, а не благовоспитанной барышни! Ты будешь наказана. Сними свой передник и отправляйся стоять в столовой во время завтрака, – уже совсем строго закончила инспектриса.

      Я замерла. Стоять в столовой без передника считалось в институте самым сильным наказанием.

      Это было уже слишком. На глазах моих навернулись слезы. «Попрошу прощения, может быть, смягчится», – подумала я.

      «Нет, нет, – в ту же минуту молнией мелькнуло в моей голове, – ведь я терплю за Нину и, может быть, этим поступком верну если не дружбу ее, то, по крайней мере, расположение».

      И, стойко удержавшись от слез, я быстро сняла передник, сделала классной даме условный поклон и вышла из комнаты.

      Мое появление без передника в столовой произвело переполох.

      Младшие повскакали с мест, старшие поворачивали головы, с насмешкой и сожалением поглядывая на меня.

      Я храбро подошла к m-lle Арно и заявила ей, что я наказана