Пять ран Христовых. Юлия Викторовна Ли-Тутолмина

спасти…

      Мадлен не договорила. Их экипаж резко дернулся в сторону, единственный слуга Михаля – Лука, восседавший на козлах, разразился фонтаном провансальской ругани, которую успел выучить, пополнив свой необъятный запас сквернословия.

      – В чем дело? – выглянул Михаль в открытое оконце.

      – Черт знает что такое! – кричал перепуганный возница. – Она выскочила из ниоткуда и бросилась прямо мне наперерез. Проказа этакая, шельма! Дьявол ее побери! Чудь душу господу не отдал!

      В пыли, у самого колеса Михаль увидел юную девицу с растрепанными светлыми косами и чепчике набекрень. По вишневому корсажу и темной юбке из грубой шерсти стало ясно – девушка деревенская. Лицо было заплаканно, и она продолжала всхлипывать. Но откуда она здесь, на пустынной дороге? Верно, бежала сквозь заросли кукурузы и оказалась на дороге в ту минуту, когда проезжал мимо экипаж.

      Не дожидаясь разрешения, Мадлен отворила дверь экипажа и легко ступила на дорогу. Улыбаясь, она протянула несчастной руки и помогла подняться. Затем обняв за талию, точно сестру, отвела ее от экипажа на несколько шагов, и обе долго о чем-то беседовали.

      Михаль не решился ни возразить, ни попытаться подслушать, о чем Магдалена говорила с несчастной, но едва хватило сил усидеть на месте от нетерпения и любопытства.

      Наконец он увидел, как вдруг незнакомка упала на колени и принялась целовать подол юбки Мадлен. Та вновь заставила ее подняться, обняла и строгим жестом указала куда-то в поле, вероятно призывая вернуться назад.

      Когда Мадлен вновь уселась на обитую кожей скамью, а дверца захлопнулась, Михаль не удержался от терзавшего его вопроса.

      – Обычное дело! – ответила та. – Несчастная хотела покончить с жизнью. Накануне свадьбы она узнала, что ждет ребенка не от будущего супруга.

      Мадлен горько усмехнулась, а лицо Михаля перекосило от омерзения. Отрешенная монастырская жизнь сделала его чрезвычайно чувствительным к тому, что касалось плотских страстей… Постепенно он начинал осознавать, что рядом с Мадлен выглядит, по меньшей мере, смешным, каждый раз краснея и бледнея, когда речь заходит о любострастии, о женщинах и грехе. Но она говорит о таких вещах, точно о предстоящем ужине, прогулке или о каком другом повседневном действии, с легкостью и столь холодной бесстрастностью.

      – И что же ты ей так долго говорила? – проронил он.

      – Как избавиться от ребенка, как сделать, чтобы жених не заметил, что он не первый.

      Михаль будто ощутил удар по голове, словно на макушку опустился потолок экипажа.

      – Господь с тобой! Что ты такое говоришь? Неужели мать-настоятельница Китерия научила тебя таким шуткам?

      Мадлен передернула плечами и поглядела на брата. В ее взоре больше не плясали лукавые огоньки, синие звезды ее глаз блеснули ненавистью…

      – Я смутила тебя? Давай забудем. Лучше скажи, о чем просил тебя отец?

      Девушка протянула руку брату и сжала его пальцы. Но Михаль о письмах уже и думать забыл.

      – Он