Сущность зла. Лука Д'Андреа

– лучше разглядывать широкие штаны и горделивые взгляды людей, чья кровь текла в венах моей дочери. «Вот почему, – подумал я, самому себе подмигивая, – ей так нравятся окаменелости. Это зов земных недр».

      Прямо по Джеку Лондону.

      Наконец, Йоди. Аммонит, которому двести восемьдесят миллионов лет. Когда мы подошли к самому знаменитому экспонату музея, Клара начала мне рассказывать его историю. Видите ли, для Клары мир был огромной буквой А, с которой начинались бесконечные истории: они двигались от «а» к «б», потом к «в», но почти никогда не доходили до «я» – Клара редко доводила свои рассказы до конца, это было бы все равно что обрезать им крылья. Я часами без устали слушал ее, ведь такова природа любви: без устали слушать истории. А я любил Клару больше собственной жизни.

      Когда настало время возвращаться в Зибенхох, я вытащил фотоаппарат и поймал в кадр девочку и аммонит. Клара одарила меня улыбкой, от которой сжалось сердце, попрощалась с Йоди то ли прыжком, то ли поклоном и вернулась ко мне, беспрерывно болтая, болтая, болтая. Наконец, наклонившись, чтобы положить фотоаппарат обратно в рюкзак, я уловил обрывок разговора между Илзе и двумя стариками, по виду отдыхающими, с голыми ногами, в сандалиях «Биркеншток» поверх белоснежных носков и с варикозными венами напоказ. Несколько фраз, но иногда хватает самой малости.

      И вот уже судьба набрасывает веревку на шею.

      – Это было в восемьдесят пятом, сударыня.

      – Вы уверены?

      – Я родилась в тот год. В год бойни на Блеттербахе. Мать мне твердила без конца: «Ты родилась в год, когда случилась та ужасная история, вот почему ты так себя ведешь». То событие ее совсем подкосило, она так и не оправилась. Шальтцманы ей дальняя родня, знаете?

      – Нашли того, кто их всех убил?

      Молчание.

      Вздох.

      – Нет, не нашли.

      Обещания и предвещания

1

      Одну вещь вам будет важно узнать. 15 сентября мы с Аннелизе заключили договор.

2

      Когда врачи и медсестры удалились, а Вернер бережно взял Клару за ручку и повел ее в больничный буфет, мы с Аннелизе наконец остались одни. После молчания, которое от обезболивающих мне показалось нескончаемым, Аннелизе дала мне такую затрещину, что едва не разошлись швы, наложенные на бровь.

      Потом расплакалась.

      – Обещай, – проговорила она, – обещай: никогда больше. Никогда. Никогда больше ты так со мной не поступишь.

      Голос ее пресекся. Я попытался дотронуться до ее руки. Аннелизе отпрянула.

      Это напугало меня. Очень сильно напугало.

      – Ты мог погибнуть, Сэлинджер, – набросилась на меня жена. – Наша дочь осталась бы сиротой. Ты отдаешь себе в этом отчет?

      Я кивнул.

      Но на самом деле все было не так. Я не мог думать ни о чем, кроме шороха. Проклятого шороха.

      Шороха Бестии.

      – Ты должен бросить эту работу. Должен мне это пообещать.

      – Но это моя…

      – Твоя жизнь – это мы.

      У меня в