Любимец Израиля. Повести веселеньких лет. Аркадий Лапидус

что? – сказал я.

      – Ни колоться, ни в коем случае! – рявкнули рыцари.

      – Правильно! Вас не было! Мы были совсем в другом месте – рядом с лагерем. А то, что похожи на бандитов, так это показалось в горячке, – сказал я. – И в любом случае я вас выгораживать не буду, а совсем наоборот. Буду вас ругать, но это понарошку.

      Чтобы видели, что я на стороне аксакала. Это такая тактика. Чтобы всё спустить на тормозах. Так что не хорохорьтесь! Спектакль играем все вместе. Плечи согнули, головы опустили, слезу кающуюся пустили! Так и стойте пока всё не закончится. Повинную голову меч не сечёт! А сейчас бегом к машине! Будем подвозку клянчить! Это хоть и дохлое, но алиби по времени. Пешком туда и обратно мы бы никогда не успели к обеду!

      – Ну, ты – голова! Авторитет из авторитетов! – сказали мои пионеры.

      Я только сморщился, хотя честно скажу – приятно! Я хотел ещё, чтобы они выбросили фрукты как улику, но пацаны наотрез отказались. Цена трофея была слишком велика, и они уверили меня, что припрячут всё, а потом незаметно по частям пронесут в лагерь.

      И мы побежали…

      – Хорошо погуляли? – спрашивали рабочие, глядя на наши осунувшиеся лица.

      – Ага! – дурашливо отвечали мы и нервно подхихикивали на ухабах.

      Как только мы вошли в лагерь, я направил ребят мыться и переодеваться, а сам с усатым пошёл в медпункт. После фляги с, похоже, контрабандным спиртом врач был мой лучший друг. Он сразу всё понял и, хотя и сказал, что брить тут нечего, но всё-таки для конспирации проскоблил пацану заметное пятно усов и редкую, но тоже очень заметную (потому что чёрную) щетину.

      В общем, когда в лагерь ворвался тоже "чёрный воронок", который на самом деле был синего цвета, мы были во всеоружии.

      Боже мой! Как ругался ветеран! От самого воронка и до пионерской, куда всех, кто был за территорией лагеря в этот день, собрала Зинаида, он вопил и матерился и по-русски, и по-казахски, и, даже иногда по-немецки.

      Милиционеры и Зинаида пытались объяснить ему, что вокруг дети, но где там! Аксакал стучал протезом и поливал всех и вся и, пытавшихся утихомирить его, милиционеров тоже.

      Вот это, в основном, и спасло нас.

      Моих пацанов, конечно, выстроили для опознания и я сразу же, как только нам рассказали, что натворили они, перехватил инициативу.

      – Мерзавцы! Негодяи! Вы чуть не убили заслуженного человека, – кричал я, совершенно не притворяясь и искренне. – Он спас Родину от фашистов! Он прошёл всю войну, огонь, воду и медные трубы, чтобы вы могли сладко спать, есть и в волейбол играть, а вы за какие-то паршивые яблочки напали на него, как на врага! Патриот и герой, он без глаза и без ноги пошёл работать объездчиком, чтобы концы с концами свести, а вы, сытые здоровенные бездельники, ещё и плёткой его избили!

      – Да не мы это… – неуверенно начал побритый, но я прервал его.

      – Вы, вы! Молчите! Кто кроме вас мог такое сделать! Знаю я вас! Недавно с бензином чуть весь лагерь не спалили! Факиров изображали! Огнём плевались! Я не хотел рассказывать вам это, Зинаида Петровна,