Название | Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности |
---|---|
Автор произведения | Павел Нерлер |
Жанр | Биографии и Мемуары |
Серия | |
Издательство | Биографии и Мемуары |
Год выпуска | 2017 |
isbn | 978-5-4448-0842-9 |
И Кура название реки –
находим очень интересное сочетание играющего ударениями повтора («высоко́-высо́ко»), чисто звукового по своей природе, с повтором смысловым (точнее, интонационно-смысловым), явленным в синонимах (увидит-узреет, око-глаз), причем в паре «око-глаз» акцент делается на их некое различие, даже противопоставление (синоним как антоним!). Иными словами, звуковая сдвоенность перемежается с противоречивой смысловой.
Вообще же этот прием звукописных повторов традиционен в русской поэзии. Еще у Пушкина в «Евгении Онегине» встречаем: «И, как огнем обожжена, / Остановилася она». / «Недоумения полна, / Остановилася она».
Множество примеров тому можно найти у Мандельштама, Цветаевой[122], Пастернака, Хлебникова, из современников – у Ахмадулиной[123]. Есть в этом почти что непроизвольном повторении некая механическая иррациональность, некое фонетическое таинство, шаманство со словом. Хлебников писал: «Лыки-мыки это мусульманская мысль, у них есть шурум-бурум и пиво-миво (ср. и тазики-мазики у Цыбулевского. – П.Н.), шаровары, то есть внеумное украшение слова добавочным почти равным членом». Вспомните и о назойливом редифе – этой канонической эпифоре касыд и рубайят. Потому-то, мне кажется, и учащаются эти повторы в прозе (обратите внимание на название!) «Шарк-шарк», где повествование ведется о Средней Азии, и даже русское «шиворот-навыворот» – представляется мне «мусульманской мыслью»[124][125].
Вторым и более сложным приемом удваивающего повторения является следующий (см. выделенное):
…Дым-камень или камень-дым, / немного каменного дыма – / и путь все там же проходим, / где та же грязь непроходима (с. 45).
Или:
…И он был я. И я был он (с. 95).
Слова и словосочетания организуются симметрически – «точно зеркало ставится между ними», как сказал бы сам Цыбулевский. Насколько мне известно, этот прием не закреплен терминологически, и я буду называть его «зеркалкой». Симметрия для него характерна, но возможны и отклонения, точнее смещения ее оси:
…Пусть дождь идет и небо меркнет, / и ты уходишь сгоряча: / незримо над Рачою Верхней / сияет Верхняя Рача (с. 33).
Зеркальность этого приема не мешает проявляться свойственной ему динамичности. В самом деле, он подразумевает движение, но не всякое, а колебательное или круговое – одним словом, циклическое, замыкающееся на исходную точку. Вот движение вверх-вниз:
Все равно куда – что сперва, что потом.
Но всегда навсегда – только пусть:
Карусельный спуск, Винный подъем.
Винный подъем. Карусельный спуск.
А вот движение туда-сюда, туда и обратно (с. 88):
…Хочешь проездной билет:
от Гелати[126] до Баграти,
от Баграти до Гелати –
сроком годный на сто лет?
В общем виде «зеркалки» можно рассматривать как торжество и незыблемость тождества, как некие полиндрономы, перевертни (где единица чтения –
122
Цыбулевский пишет (РППВП, 35): «У Цветаевой явственна тенденция повторения – точно зеркало ставится перед словом, слово обнаруживает свойство, обратное текучести – цепкость».
123
Ср. у Ахмадулиной, в сборнике «Струна» (1962): «…Припоминается мне снова, / что там, среди земли и ржи, / мне не пришлось сказать ни слова, / ни слова маленького лжи». Или: «…Мне невтерпеж, мне невтерпеж / от влажности, от полнолуния, / и я брожу, как полоумная. / – Вам не в Тергеш? – Мне не в Тергеш».
124
125
Так же как и «тяп-ляп», «чудо-юдо», «шито-крыто» и т. п.
126
Гелатский монастырь XII–XIII вв., примерно в 3 км от Кутаиси.