Марго и демиург. Роман. Маргарита Минина

репетиции, но после того, как очередной актер представал в своем сценическом обличье, следовали взрывы хохота. Мы хлопали в ладоши, держались за бока, уж больно уморительно было видеть это всеобщее преображение до полной (ну, почти полной) одинаковости. Впрочем, этот смех был последним в тот вечер, исторгнутым из нас. Да уж, чем-чем, но весельем на генеральной репетиции не пахло.

      Когда настало время выходить на сцену, мы с ужасом почувствовали, что разом забыли собственные реплики, которые еще пару дней назад выскакивали из нас чуть ли не автоматически. Хуже того, мы забывали и жесты, которые с таким трудом затвердили на прошлых репетициях. А если и не забывали полностью, то совершали их с секундной заминкой, из-за чего весь рисунок сцены шел насмарку. Мы путались в движениях во время собственных «проходов» и даже порой натыкались друг на друга. Сам КА, которому передалась наша растущая неуверенность, стал путаться в репликах и даже пару раз споткнулся во время своих «метаний», с трудом удержав равновесие, чтобы не упасть. Словом, с каждой минутой в нас росло ощущение неизбежного провала.

      ***

      А тут еще и АМ. Он сидел в зале, хмуро наблюдая за тем кошмаром, который происходил на сцене. Поначалу он еще требовал, чтобы мы переиграли тот или иной эпизод. Но потом все больше мрачнел и все чаще перебивал нас своими саркастическими и очень для нас обидными ремарками. Не щадил он даже КА. От этого у нас совсем опустились руки. Я с самого начала старалась его не замечать, но с каждой минутой делать это было все труднее. Он вошел в раж и начал почти без перерыва кричать на нас. Когда же первый (действительно, чудовищный) «прогон» подошел к концу, АМ выскочил на сцену и в полной тишине сказал: «Нет, это никуда не годится! Я еще ни разу в жизни не видел ничего хуже, нелепее и бездарнее. Показать спектакль сейчас – это выставить самих себя на полный позор! И за оставшуюся неделю поправить ничего нельзя. Так что остается единственное решение – отменить премьеру. Именно так мы и должны поступить, чтобы сохранить лицо. Хотя бы отчасти. В общем, расходимся! Как говорится, всем спасибо, все свободны…» Мы буквально застыли в полном молчании и в полном отчаянье. Только КА попытался что-то возразить:

      – Да, все вышло плохо, но вы же, АМ, сами знаете, что на генеральной репетиции случается и не такое. Мы еще успеем пару раз собраться до премьеры и попытаемся что-то подтянуть. Чтобы выглядеть мало-мальски сносно.

      – Да, так бывает иногда, – неумолимо ответил АМ, – но только не в этом случае. Тут исправить хоть что-то уже нельзя. Можно лишь ухудшить, хотя хуже некуда. Повторяю, нас всех ждет неминуемый позор. Я-то это переживу, а вот для вас, ребятки, это будет жестокий удар и разочарование. Я как учитель не могу позволить продолжать этот эксперимент.

      – Но АМ, давайте еще раз попробуем, – загалдели мы. – Вдруг что-то получится…

      – Нет, мы самораспускаемся, – твердо сказал АМ, и эти его слова