Соломантик. Стиг Есперсен Лейф

тишина.

      «Вон он, за ним!» эхом покатилось по улице. Крик заставил меня побежать быстрее. Подошвы цокали по твердой мостовой, затем звук стал еще пронзительнее, ибо я выбежал на тротуар. К цокоту примешивался их топот позади. Я поднял руку и показал средний палец, на что они заорали. «Ты – труп! Ты – труп!» Все это время я бегал по разным улицам в разных направлениях. Почти сразу же их топот позади стих. Выкусите, дебилы! При такой концентрации алкоголя в крови у них не было ни единого шанса догнать меня. Я рассмеялся и погрозил стиснутым кулаком в пространство, но темп все-таки не сбавил, пока не влился в толпу на хорошо освещенной главной улице. Я расслабился и последовал за толпой.

      Не так давно здесь заседали ученые и самодовольные, таращась друг на друга, про себя желая пересесть за другой столик. Я остановился в дверях. Теперь в заведении было пусто, как в моем холодильнике, да и градус атмосферы понизился примерно до такой же температуры. Я развернулся и поспешил вон. Полупрозрачное отражение смотрело на меня с витрины магазина. Она непременно останавливалась тут всякий раз, когда мы проходили мимо. Наклонившись вплотную, я прикрыл рукой просвет между лбом и стеклом. Чучело пингвина по-прежнему стояло на своей полке, разглядывая разное барахло, созданное человеком за последние несколько веков в попытке сделать свою жизнь проще и удобнее. У пингвина был отсутствующий вид. Черт, и этому имелось достойное оправдание – тяжело выглядеть присутствующим, когда ты – чучело со стеклянными глазами.

      Ей казалось, что животное выглядело страждущим от безответной любви, хотя, конечно, она просто не могла рассуждать трезво из-за той ужасно грустной романтической истории о пингвине из зоопарка. Однажды ей рассказали эту повесть смотрители. Как-то ночью, когда не спалось, она поведала ее мне. Речь там шла о пингвине Гумбольдта – таком маленьком несуразном чучеле в сравнении с большими, внушительными императорскими пингвинами. Оба вида обитали и плавали в одном озере, уживаясь там вполне мирно, без междоусобиц и кровопролития.

      Самка пингвина Гумбольдта, как раз высиживавшая яйцо, заболела и умерла. В попытке спасти детеныша, смотритель зоопарка забрал его и подсунул самке императорского пингвина, принявшей его, как родного.

      Из яйца вылупился здоровый маленький пингвин Гумбольдта. И все было хорошо, пока детеныш не повзрослел, поскольку, вскормленный императорскими пингвинами, малыш, конечно же, полагал, что является одним из них. Во время первого брачного периода бедняга метался, заигрывая со всеми императорскими пингвинихами. Однако, «императрицы» плевали на него – мелкое, уродливое, наглое недоразумение. С другой стороны, его преследовали пингвинихи Гумбольдта, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Не хотел иметь ничего общего с этими мелкими, уродливыми самками. С его точки зрения это было бы почти извращением. Тем временем, первый брачный период