Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом. Илья Уверский

Народ окончательно убедился, что у нас проблемы, так как никакого Азике-сенсея никто никогда не видел. Наконец, к нам еще раз подошла администраторша и убедительно показала список пассажиров, в котором действительно не было никаких японцев.

      Еще больше ее удивил мой вопрос про тренинг по дзену. Как выяснилось, был театральный кружок, где все отрабатывали какую-то сценку из «Евгения Онегина», я на него и записался. Но не пришел. Я понял, что ничего не понял. Марго также была сильно раздражена.

      Соководов долго возмущался, говорил, что он этого так не оставит, грозился, что его дядя – какая-то большая шишка в правительстве или в мэрии, по фамилии Жданов. Нам, конечно, эта фамилия ни о чем не говорила, хотя когда-то давно был какой-то советский бонза Жданов, ну и что с этого?

      В конечном итоге нас ждало длинное и нудное возвращение в Питер, а затем – назад в Москву.

      Вот мы и подготовились к съезду булгаковедов по теме «Мастер и Маргарита – песня о вечной любви». Марго вернулась в Москву, чуть не лопаясь от злости.

      16. Прогулка

      «Когда они пришли к народу, то подошел к Нему человек и, преклоняя пред Ним колени, сказал: Господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду, я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его. Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда».

(от Матфея, глава 17, ст. 14-17)

      Итак, долгожданный день наступил. Съезд решили провести в Центральном доме шахматиста на Гоголевском бульваре. Мероприятие должно было начаться в 3 часа дня. Времени еще было много, и я решил прогуляться.

      Зашел в Планетарий недалеко от Патриарших прудов. Долго смотрю на турникет, на луну и не могу понять, что так сильно поразило Ивана Николаевича. Луна как луна, хотя ведь еще не полнолуние. Турникет тут не при чем, так как речт шла о рычажке, который пытался вытянуть на себя пилот Боинга. Рядом вижу оставленную желтую прессу. Какая-то историческая статья про красный террор.

      Что-то смешное про красного прокурора Андрея Вышинского, который в 1917 году подписал распоряжение о неукоснительном выполнении приказа Временного правительства о розыске и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина.

      Потом в Питере начался красный террор, связанный с убийством чекиста Моисея Урицкого. В августе 1918 года один за другим пошли приказы паникера Григория Зиновьева: «Немедленно привести все силы в боевую готовность и организовать повальные обыски и аресты среди офицерства, студенчества, обыскать и арестовывать всех буржуев, англичан и французов». По его приказу Азазелло, прошу прощения, Глеб Бокий расстрелял больше 500 заложников – тех, кого ранее задержали.

      Красная волна из прошлого почему-то ворвалась в мой разум. Мгновения, спрессованные в года. Но зачем я об этом думаю? Ведь это было очень давно, где-то в Питере, а здесь Москва. Гораздо более обоснованным было бы думать о дебоше, который когда-то устроил в литературном кафе «Стойло Пегаса» Сергей Есенин. В пьяном