Василий Теркин. Петр Боборыкин

и прихлебывает чай, вперемежку с клубами дыма.

      Вдруг отчетливо и довольно громко раздался вопрос Теркина, нагнувшегося вправо к своему соседу:

      – А вы, никак, не узнаете меня, Фрументий Лукич?

      Педагог мешал ложкой сахар и тотчас перестал, как только услыхал свое имя и отчество.

      На лице его появилась недоумевающая гримаса.

      – Никак нет-с, – ответил он и поглядел на капитана.

      Этот взгляд значил: «не думаю, чтобы твой приятель ст/оил моего знакомства».

      – Я – Теркин!

      Перновский промолчал и стал прихлебывать чай. Он узнал ученика, позволившего себе дерзость при всем классе, но не хотел в этом сознаваться.

      – Запамятовали? – спросил капитан и засмеялся, откинув голову. – Будто?.. Сколько это лет было тому, Василий Иваныч?

      – Да лет больше десяти!

      – Ну и что же? – выговорил наконец Перновский и опять отер лысину платком.

      – Ничего!.. Весьма рад был встрече с моим преподавателем, – сказал Теркин.

      Лицо педагога пошло пятнами.

XIX

      Купцы с офицером поднялись на палубу. В каюте остались только двое приятелей и Перновский.

      Теркин уже придвинулся к своему бывшему учителю, глядел ему прямо в глаза и говорил с расстановкой:

      – Вы что же это, Фрументий Лукич, как словно меня и признать не хотите? Ведь то, чт/о случилось в гимназии с лишком десять лет назад, быльем поросло. Мало ли что случается в жизни!.. Нельзя же так долго серчать…

      И он взглядом, брошенным на капитана, передал ему педагога.

      – Господин статский советник и на меня, кажется, в большой претензии? – заговорил Кузьмичев. – Сердце у него неотходчиво. А вы, Василий Иваныч, рассудите: ежели бы каждый пассажир, хотя бы и в чинах, начал распоряжаться за капитана, мы бы вместо фарватера-то скрозь бы побежали, ха-ха!

      Раскатистый смех Кузьмичева всколыхнул его широкую грудь. Теркин улыбнулся только глазами и повернул голову опять к Перновскому.

      – Нешто это не судьба, Фрументий Лукич, что мы с вами вдруг через десять лет с лишним – и на одном суденышке? Куда изволите следовать? К месту служения своего?

      – До Саратова едет их высокородие, – смешливо заметил капитан.

      Лицо Перновского становилось совсем красным, влажное от чая и душевного волнения. Глаза бегали с одной стороны на другую; чуть заметные брови он то подымал, то сдвигал на переносице. Злобность всплыла в нем и держала его точно в тисках, вместе с предчувствием скандала. Он видел, что попался в руки «теплых ребят», что они неспроста обсели его и повели разговор в таком тоне.

      Окрик капитана, доставшийся ему два дня перед тем, угроза высадить «за буйство», все еще колом стояли у него в груди, и он боялся, как бы ему не выйти из себя, не нарваться на серьезную неприятность. Капитан способен был высадить его на берег, а потом поди судись с ним!

      Будь в каюте другие пассажиры, он дал бы им сейчас отпор, какого они заслуживали; кроме лакея, в буфете никого не оставалось, а сумерки все сгущались и помогали обоим «наглецам», –