Шаг на пути к небу. Роман. Паратиков Павел

я ж не цыганка, гутарь как есть, без предисловий, – ответил, глядя ему в глаза, Вячеслав Фомич.

      – Ну, как скажешь, без предисловий, значит без предисловий. Ты знаешь, что я тебя уважаю и ценю, скажу больше, кузнеца лучше, чем ты я не встречал, и не хочу тебя потерять, – положив на стол почищенную картошку, начал он более серьёзным тоном.

      Немного помолчав, не сводя взгляда с хозяина дома, Пустовал достал из кармана свёрнутую бумажку.

      – Вот послушай.

      Развернув её, Тимофей Аркадьевич начал читать, стараясь придать словам особое выражение.

      – «Товарищу Пустовалу. Товарищ председатель, прошу Вас обратить пристальное внимание на антисоветские действия товарища Ковалёва А. Ф., бывшего служителя культа. Товарищ Ковалёв, вопреки линии нашей партии, продолжает дурманить голову религиозными предрассудками казакам и станичникам. Он в своём доме проводит всякие чуждые советским людям религиозные обряды, которые негативно влияют на умы граждан. В связи с чем, считаю необходимым принять в отношении товарища Ковалёва соответствующие меры». Он положил бумажку на стол и накрыл ладонью.

      – Написано анонимно, – резюмировал председатель.

      – Что скажешь, Вячеслав Фомич? – Пустовал вопросительно посмотрел на него.

      – Ну а что тут говорить, надо принимать меры, значит, принимай.

      – Да какие меры? – Тимофей Аркадьевич встал из-за стола, и подошёл к иконе, с горящей под ней лампадкой.

      – Ты понимаешь, что тебе с учётом твоей судимости, между прочим, тоже за религиозную пропаганду, лет семь светит, если такая бумажонка попадёт, сам знаешь, куда?

      Он сел обратно перед Ковалёвым.

      – Я всё понимаю, но неужели нельзя без этого?

      – Да нет, председатель, если бы ты всё понимал, то такие вопросы мне б не задавал, – Вячеслав Фомич взял со стола положенную Пустовалом картошку.

      – На, покушай, и послухай, что я тебе скажу.

      Тот взял её, и откусив начал жевать.

      – Ты пойми, Тимофей Аркадьевич, я православный священник, к тому же казачьего роду. Ты думаешь, я испугаюсь какой – то писульки? Я тебе так скажу, власти безбожной не выкорчевать веру Христову из человеческих сердец. Да, порушили церкви, да, постреляли священников, да, пожгли иконы, но из сердца-то как вырвать Бога? Помяни моё слово, зазвонят ещё колокола над станицей, да над всей Россией. По-другому быть не может. Отступил народ от Господа, прельстился, за то и пожинаем. Но прощает Бог кающегося грешника. Через покаяние и обретёт народ русский спасение. Не могут станичные без церкви, истосковались души православные. Да ты и сам пади крещёный?

      – Крещёный, – махнул головой председатель.

      – Но как жить-то? Я ж тоже верую, но в душе, на люди не показываю.

      – Ну и не показывай, коли боишься, а мне нельзя так, я поп, мне окормлять православных нужно, а не в прятки с властью играть. А в лагерях тоже православные сидят, так что мне везде работа найдётся. На всё воля Божья, Тимофей Аркадьевич. Бог даст, поживём, послужим ещё, а нет, примем