Соло на ундервуде. Соло на IBM. Сергей Довлатов

Они были в халатах, тюбетейках. Что-то обсуждали, жестикулировали. Фомушкин взглянул и говорит:

      – Приедут к себе на юг, знакомым будут хвастать: «Ильича видали!»

      Сдавал как-то раз Фомушкин экзамен в университете.

      – Безобразно отвечаете, – сказала преподавательница, – два!

      Фомушкин шагнул к ней и тихо говорит:

      – Поставьте тройку.

      Прибыл к нам в охрану сержант из Москвы. Культурный человек, и даже сын писателя. И было ему в нашей хамской среде довольно неуютно. А ему как раз хотелось выглядеть «своим». И вот он постоянно матерился, чтобы заслужить доверие. И как-то раз прикрикнул на ефрейтора Гаенко:

      – Ты что, ебну́лся?!

      Именно так поставив ударение – «ебну́лся».

      Гаенко сказал в ответ:

      – Товарищ сержант, вы не правы. По-русски можно сказать – ёбнулся, ебану́лся или наебну́лся. А «ебнулся» – такого слова в русском литературном языке, уж извините, нет!

      Приехал к нам строевой офицер из штаба части. Выгнал нас из казармы. Заставил построиться. И начали мы выполнять ружейные приемы.

      Происходило это в Коми. День был морозный, градусов сорок.

      Подошла моя очередь. «К ноге!» «На плечо!» «Смирно, вольно…» И так далее.

      И вот офицер говорит, шепелявя:

      – Не визу теткости, Довлатов! Не визу молодцеватости! Не визу! Не осусяю!

      А холод страшный. Шинели не греют. Солдаты мерзнут, топчутся.

      А офицер свое:

      – Не визу теткости! Не визу молодцеватости!..

      И тогда выходит хулиган Петров. Делает шаг вперед из строя. И звонко произносит в морозной тишине:

      – Товарищ майор! Выплюнь сначала хрен изо рта!

      Петрову дали восемь суток гауптвахты.

      На Иоссере судили рядового Бабичева. Судили его за пьяную драку. В роте было назначено комсомольское собрание. От его решения в какой-то мере зависела дальнейшая судьба подсудимого. Если собрание осудит Бабичева, дело передается в трибунал. Если же хулигана возьмут на поруки, тем дело может и кончиться.

      В ночь перед собранием Бабичев разбудил меня и зашептал:

      – Все, погибаю, испекся. Придумай что-нибудь.

      – Что?

      – Что угодно. Ты мужик культурный, образованный.

      – Ладно, попытаюсь.

      – С меня ящик водки…

      Толкаю его в бок через полчаса:

      – Вот слушай. Начнется собрание. Я тебя спрошу: «Есть у вас, Бабичев, гражданская профессия?» Ты ответишь: «Нет». Я скажу: «Так что ему после армии – воровать?» А дальше все зашумят, поскольку это больная тема. Может, в этом шуме тебя и оправдают…

      – Слушай, – просит Бабичев, – ты напиши мне, что говорить. А то я собьюсь.

      Достаю лист бумаги. Пишу ему крупными буквами: «Нет».

      – И это все?

      – Все. Я задаю вопрос, ты отвечаешь – «нет».

      – Напиши мне, что ты сам будешь говорить. А то я все перепутаю.

      Короче, просидели мы всю ночь. К утру сценарий был закончен.

      Начинается комсомольское собрание. Встает подполковник Яковенко и говорит:

      – Ну,