Княгинины ловы. Луковская Татьяна Владимировна

Силы били в нем через край, мальчонка не мог устоять на месте и скакал, как резвый козлик промеж гостей.

      – Ну, я думаю, Пахомий, вы с ним сойдетесь, порода то одна, – поддразнил друга князь.

      – Я вам комоней своих покажу, у меня тоже знатные комони, а соколы какие! Вы таких и не видели! Пойдемте же! – и Ростислав потянул Чернореченского князя за рукав.

      – Уймись, Ростислав, оставь гостей в покое! Не видишь, устали в дороге, – раздался с крыльца мягкий женский голос. То была Заозерская княгиня Улита. Пришлые с любопытством вскинули головы.

      Княгиня была совсем не такой, как писало пылкое воображение Димитрия. Он представлял, что увидит пленительную степную красавицу, дерзкую и гибкую, со смелым распутным лукавым взглядом и чувственными, зовущими к поцелую губами. Но перед ним стояла скромная, краснеющая от смущения молодая женщина. Она – то бросала на гостей робкий взгляд, то поспешно опускала глаза. На щеках алел румянец. Улита оказалась небольшого росточка, с округлыми плечами и выдающейся грудью, которую она прикрывала рукой с кружевной ширинкой²⁹. Миловидное лицо, с правильными чертами, до роковой красавицы не дотягивало. Чернореченский князь был, с одной стороны, разочарован, а с другой – вздохнул с облегчением: ну ловы, так ловы, за тем и ехали.

      Маленький князь обиженно надул губы:

      – Да мы ненадолго, я только комоней покажу.

      – В баньке попариться гостям надобно да откушать, а ты с жеребцами своими.

      – Ничего, – улыбнулся Димитрий, – мы не устали. Пойдем, князь Ростислав, покажешь своих красавцев.

      Чернореченский гость заговорщически шепнул:

      – Ты, князь, что волю бабам даешь, аль не хозяин в доме своем?

      Пахомий так и прыснул:

      – Да кто б говорил! Ты, княже Ростиславе, мать слушайся, чай, вон у него уж у самого борода, а и то за материнский подол все держится.

      – Кабы держался, так тут бы не хаживал, – огрызнулся Димитрий.

      Первак, Пахомий и Чернореченский князь сидели в жарко натопленной баньке. После промозглого бежского ветра окостеневшие пальцы на ногах больно покалывали. От пара кружилась голова. Было приятно и блаженно.

      – Ростислав говорит, завтра медведя травить пойдем, они там местечко приметили. Рогатины свои возьмем, оно надежней, и броню, князь, надо бы надеть. Весной зверь голодный, свирепый, в броне оно надежней, – Первак всегда все стремился продумать заранее.

      – Заладил, надежней да надежней. Стану я на ловы броню на себе таскать, нас толпа какая, а медведь один, чего бояться? Вы, как хотите, – запальчиво заявил Пахомий, – а я в броне не пойду.

      – Подумаем, – расслабленно промурлыкал князь,– до завтра еще дожить надо.

      – И то верно, сегодня на пиру еще погуляем, хмельного их отведаем, – повеселел Пахомий.

      – И на меды сильно нечего налегать, чай, не дома, – неугомонный Первак и здесь одергивал дружка.

      – Ты, Димитрий, свету белому радоваться не умеешь, –

29

Ширинка – платок.