На действительной службе (сборник). Игнатий Потапенко

на крыльцо к чаю.

      – Что ты так долго? – спросила ее Марья Гавриловна.

      – Нет… Так… У меня, знаешь, башмак узкий… Пока натяну на ногу…

      Кирилл долго оставался один в комнате. Когда, наконец, он вышел, было уже темно, и Анна Николаевна не могла разглядеть выражение его лица.

      На другой день утром теща уехала в город, захватив с собою капитал, чтобы его в банк положить.

      – Это вернее будет, – сказала она Муре. Впрочем, она оставила четыре сотни «на всякий случай». Уезжая, она не сказала Кириллу ни одного наставительного слова, полагая, что и так довольно… Муре же она шепнула, отозвав ее в сторону:

      – Я желаю тебе, Мария, счастья и надеюсь, что так оно и будет. Но в случае, ежели что, сию минуту приезжай ко мне. Все, что у нас есть, тебе принадлежит!..

      «Ничего мне не надо. Что бы ни случилось, я останусь с Кириллом!» – подумала Мура, и, когда мать отъехала, она подошла к мужу, взяла его под руку и тихонько произнесла:

      – Ты знаешь, Кирилл… я…

      Она не договорила и покраснела. Кирилл нежно поцеловал ее руку и сказал:

      – Бедная моя Мурка!..

_IX

      – Мура! Я хотел бы сосчитать, сколько нам стоит жизнь! Это любопытно! – сказал однажды Кирилл.

      Мура догадалась, что это «мамочкино дело»; но, видя, что она действует не прямым путем, а дипломатическим, решила и с своей стороны пустить в ход хитрость.

      – Изволь! – сказала она, взяла карандаш и бумагу и принялась громко высчитывать. Пользуясь полным неведением Кирилла, она ставила на все цены наполовину меньше. В конце концов вышло, что они проживают около двадцати пяти рублей в месяц, т. е. почти столько же, сколько зарабатывают. Получился даже какой-то остаток в несколько десятков копеек.

      «Эге! Значит, Анна Николаевна сказала это так себе, для острастки!» – подумал Кирилл и рассказал Муре о своем разговоре с протоиерейшей.

      – Ты же видишь эти цифры! – чрезвычайно правдивым тоном ответила Марья Гавриловна.

      Результатом этого разговора было то, что Фекла продолжала возмущаться хозяйственными порядками в доме настоятеля и все осталось по-прежнему.

      Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Кирилл поселился в Луговом. Отношения его к прихожанам и к причту настолько уже определились, что отец Родион, все время рассчитывавший, что «молодой человек в разум придет», однажды сказал отцу Симеону и Дементию:

      – Нет, это не молодость, а загвоздка, други мои! Вот оно что!

      – Именно, отец Родион, загвоздка, – согласились причетники, – и притом каверзная!

      – Это надобно переменить! – объявил отец Родион.

      – Обязательно! – подтвердил причт.

      И в самом деле, надо было подумать об этом. Луговские прихожане не только пользовались новыми порядками, а прямо злоупотребляли ими. Люди далеко не бедные давали за большие требы пустяки. Иной за погребение совал гривенник. Сначала для причта это уравновешивалось тем, что в седмицу отца Родиона они драли вдвое больше. Но в последнее время прихожане стали хитрить. Они всеми силами