Посмотри в глаза чудовищ. Михаил Успенский

надо уметь остановиться.

Лао Цзы[119]

      Операция не могла не удаться, поскольку Николай Степанович был самым старым солдатом на свете.

      – Сверим часы. Без четверти три.

      – Так точно, – сказал Лёвка.

      – Два сорок два, – сказал Тигран. – Сейчас подведём.

      – Гусар, – сказал Коминт.

      И точно – вернулся Гусар. Встал боком, порываясь убежать обратно и как бы приглашая идти за собой.

      – Ну, всё, – сказал Николай Степанович. – В три ровно переходим шоссе. Лев, иди за Гусаром, он дорогу знает. И – слушайся его…

      – Постой! – вскинулся Лёвка. – У них же у самих собак – как собак… тьфу… Дато всюду со своим ротвейлером ходит, даже в сауну… и вообще…

      – А вы, значит, и об этом не подумали? Нормально, ребята. Всех вас стоило бы расстрелять перед вашим же строем…

      Тигран нервно хихикнул.

      – А ты, Саят-Нова[120], что бы ни происходило, хоть голые девки из-под каждого куста полезут, – бежишь на пляж и очень метко стреляешь по катеру. Иначе они из своего «владимира»[121] нас пошинкуют мелко-мелко.

      – Понял, командир, – сказал Тигран. – Мне тоже этот катер очень не нравится, не знаю, почему.

      – Ну, всё, – сказал Николай Степанович. – Патронов не жалеть, пленных не брать.

      – И блядей? – с сожалением спросил кто-то.

      – Женщин и детей не трогать. Мы не горцы.

      – Понял, командир!..

      Шоссе переползли тишком ровно в три часа. Коминт вёл, Тигран шёл вторым, Николай Степанович прикрывал. Ещё десять минут ушло на поиск отметины, оставленной Гусаром.

      – Здесь, – сказал, наконец, Коминт.

      Лаз в зарослях ежевики был совершенно незаметен, и выдавал его лишь резкий мускусный запах. Луна, наливаясь багровым, висела справа – на удачу.

      Они протиснулись в узкий лаз. Под забором было подмыто, промоину затягивала железная сетка, отодранная с одного конца. По верху забора висела спираль Бруно[122] и светились глазки охранных устройств. А здесь – всего только крапива, зимой не имеющая силы.

      Стрелки сошлись чуть пониже трёх, когда маленький отряд пробрался сквозь акацию и занял исходную позицию у подножия разросшейся шелковицы. Луна теперь была впереди, очень низко, и на фоне серебрящегося неба резко отпечатаны были силуэты корпусов, тарелка спутниковой антенны на крыше столовой и тонкая труба далёкой котельной.

      – Этот корпус? – прошептал Николай Степанович, указывая Коминту на ближайший к ним.

      – Этот.

      – Ну, с Богом… – он перекрестил друга, тот кивнул – и растворился в темноте.

      Потянулось томительно время. Минута. Две минуты. Три.

      – Что ж ты, Гусар…

      И тут грянуло!

      Это происходило довольно далеко, и всё же – такого воя и рычания дикой собачьей битвы ему слышать не приходилось. Будто не десяток собак носилось по бывшему (впрочем, почему бывшему?) лагерю – и вдруг сошлись каждая против всех, – а сотни, тысячи… Тигран напрягся и задрожал.

      – Тише,

119

Эпиграф взят из главного труда великого китайского мистика и квиетиста Лао Цзы «Дао Дэ Цзин» (Книга пути. Пер. В. П. Малявина).

120

Саят-Нова… – псевдоним Арутюна Саядяна (1712–1795), армянского поэта и ашуга, создателя уникального типа любовной лирики, загадочного символической системы. Писал на многих языках, преимущественно на азербайджанском и армянском, есть несколько русских стихотворений и песен. НСГ явно кодирует Тиграна на гениальность.

121

КПВ, крупнокалиберный пулемёт Владимирова, калибр 14,5 мм. Самый мощный из станковых. Жуткая штука.

122

Защитное устройство, проволочные петли с режущими накладками.