Бриллиант мутной воды. Дарья Донцова

то ли тридцать книг написал, по его учебникам армия студентов выучилась. Этакий благородный отец семейства: седые волосы, очки, костюм, речь великолепная, ну вроде тех экземпляров, что ходят к твоей матери на вечеринки.

      – Ну и что? – спросил я.

      – Любовницу убил, – спокойно сказал Макс, – двадцатилетнюю девчонку. Позвал к себе на дачу, придушил, потом в ванне на части разрезал, в мешочки упаковал, в саду в разных уголках зарыл. И спокойно пошел работать. Он, понимаете ли, ни дня без строчки прожить не может. Кстати, и в СИЗО пишет, очень уважаемый в камере человек.

      Меня затошнило. Очевидно, Макс понял, какую реакцию вызвал его рассказ, потому что добавил:

      – Хороший человек, плохой, добрый, злой… Это слова, а есть улики.

      – Какие? – напряженным голосом поинтересовалась Нора.

      – Извините за каламбур, убийственные.

      – Ну! – поторопила его Элеонора. – Говори.

      – Время смерти Беаты было определено достаточно точно, – ответил приятель. – Она скончалась во вторник, между девятнадцатью и двадцатью часами.

      – Откуда это известно? – не утерпел я.

      Макс спокойно пояснил:

      – Установление давности смерти проводится по многим показателям. Когда известно время последнего приема пищи, то судят по особенностям содержимого желудка, имеются энтомологические исследования, касающиеся развития насекомых, преимущественно мух, уже спустя пару часов после кончины личинки…

      Я сглотнул слюну и быстро сказал:

      – Хорошо, хорошо, я тебе верю. Значит, между семью и восьмью часами вечера?

      – Да, – кивнул Макс, – именно в это время Соня приехала к Беате. Ее видела соседка, у которой Чуева спросила: «Двадцать девятая квартира на каком этаже?» Девушка ответила: «На третьем», – и потеряла всякий интерес к тетке, потому что ее ребенок начал засовывать в рот снег.

      Мы с Норой молча слушали. Следующим свидетелем оказалась пенсионерка Коростылева из тридцать пятой квартиры. Она несла из магазина тяжело набитую сумку, притомилась и остановилась на лестничной площадке третьего этажа передохнуть. Свою торбу она плюхнула около двери Беаты. Не успела бабуська перевести дух, как из недр квартиры донеслись звуки скандала. Ругались две женщины, одна, судя по звонкому, резкому голосу, довольно молодая, другая – в возрасте. Двери в пятиэтажке как картонные, стены словно из бумаги, поэтому старушка великолепно услышала перепалку.

      – Оставь в покое моего сына, негодяйка, – злилась пожилая.

      – Пусть он сам решает, с кем быть, – парировала молодая.

      – Ты стара для него, испорченный продукт!

      – Отвяжись и вообще убирайся из моего дома!

      – Дрянь, сволочь! – взвилась дама постарше. – Только о деньгах и думаешь! Имей в виду, моего материнского благословения на этот брак нет!

      – А оно нам надо? – захихикала молодая. – Подавись им, кретинка старая. Я, между прочим, нормально к вам относилась, но раз так себя ведете… Сегодня же велю ему ко мне перебираться с вещами.

      – Только