Бриллиант мутной воды. Дарья Донцова

напряглась старушка, – ну не совсем же я из ума выжила! Соображение имею, по голосу скумекала. Один бодрый такой, высокий, а другой глухой, с кашлем. Нет, пожилая грозила, да с таким чувством, меня аж до костей пробрало!

      – Больше ничего не вспомните?

      – Нет, милый, – покачала головой Евдокия Петровна, – убегла от греха к себе. Да, собака как раз залаяла. Бабы на секунду свариться перестали, так пес загавкал, ну я и подхватилась.

      – У Беаты жила собака?

      – Нет.

      – Тогда кто лаял?

      – Сама удивилася сначала, а потом докумекала: небось убийца с шавкой пришла.

      Я встал, поблагодарил за чай, вышел в прихожую и, завязав ботинки, уточнил еще раз:

      – Твердо уверены, что лай несся из квартиры Беаты? Может, у соседей песик «разговаривал»?

      – Так у нас в подъезде ни одной собаки, – быстро пояснила Евдокия Петровна, – кошки здеся, а в тридцатой попугайчики. Идешь по лестнице, остановишься передохнуть, а они так бойко чирикают, прямо музыка.

      Да уж, похоже, самое любимое занятие бабули – это напряженно вслушиваться в звуки, доносящиеся из квартир соседей.

      На улице похолодало еще сильней. Подняв воротник, я порысил за угол дома. Интересно, каким образом Нора хочет оправдать Соню? На мой взгляд, и Катя, и Евдокия Петровна дали просто убийственные для Чуевой показания! Единственное, что мне непонятно, это откуда в квартире Беаты взялась собака и куда она делась потом.

      Лоток с газетами стоял не у дома, а чуть поодаль, на перекрестке. Я подошел к торговке и, приветливо улыбаясь, спросил:

      – Простите, вы Лена?

      Женщина подняла голову:

      – И чего?

      Она походила на гору, вернее, на холм, низенький и толстый. Рост газетчицы почти совпадал с объемом талии. Неожиданно Лена стащила огромную варежку, на свет показалась маленькая, совсем детская ладошка, и до меня внезапно дошло: она не полная, просто из-за холода нацепила на себя куртку, а сверху еще натянула безрукавку из цигейки.

      – Что вам надо? – шмыгнула носом продавщица. – Газету или журнал?

      Чтобы расположить ее к себе, я вытащил сторублевую банкноту и попросил:

      – Наберите изданий на эту сумму.

      Обрадованная женщина зашуршала бумагой, потом спросила:

      – Пакет дать?

      – Сделайте милость.

      – Тоже мне милость, – фыркнула баба, – пять рублей гони, и все дела.

      Я вынул монетку, протянул ей и поинтересовался:

      – Как бизнес идет?

      – Нет никого, вы первый, народ от холода дома прячется.

      – Зачем вы тогда стоите?

      – Хозяин велит, ему наплевать, что мороз, если не выйду, денег не даст, а нам с дочкой жрать надо.

      – И сколько получаете?

      – Семьдесят рубликов за смену.

      Я вновь открыл кошелек, снова добыл оттуда розовую бумажку и положил ее на газеты.

      – Это что? – напряглась Лена.

      – Берите, премия.

      Но бедная женщина твердо усвоила истину про сыр и мышеловку. Не прикасаясь к деньгам, она протянула:

      –