Коробка феникса. Тимофей Гаврилов

Второй этаж дома стал проваливаться внутрь первого и сломав стены, огненной лавиной пополз во все стороны. Я в панике побежал к забору. Часть лавины накрыла труп, а остальная устремилась к столбу электропередачи, которой стоял в шаге от дома. Снопы искр полетели во все стороны. Дом сломал дерево столба почти по середине и тот рухнул наземь, разорвав провода.

      Я лежал на снегу. Было очень холодно, но я не мог встать. Огонь, задыхаясь, успокаивался. Я не знал, была ли Вика в этом пожаре или нет. Но я надеялся, что в любом случае она жива.

      Пальцы онемели от холода, лицо было как маска. Пожар догорел. Я встал. Непослушные ноги шатались. Грипп окончательно пустил в меня свои корни. Да еще и этот пожар.

      Я нашел остывшую коробку. Взял я её просто, потому что думал, что там что-то важное для этого трупа. Деньги, документы или что еще. Мало ли это помогло бы его дочери. Даже не думая её открывать я вернулся в дом, поставил её на кухонный стол, рухнул в постель и забылся чугунным сном.

      Я проснулся, когда солнце уже стояло в зените. Всё тело ломило. Мороз и солнце. День ни хрена не чудесный.

      Второй день

      Черные развалины. Мой взгляд сам притянулся к этому зрелищу. Огонь стёр с этого дома всю его неприглядность и сейчас все это было похоже на развалины Мэндерли. Я обжог губы чаем и от неожиданности уронил чашку в сугроб. Горячий чай начал плавить снег изнутри.

      Я поставил на пол металлическую коробку и двумя ударами молотка сбил замок. Внутри не оказалось ни денег, ни документов. Там лежала записная книга шоколадно-орехового цвета с бордовыми уголками, с бордовым обрезом в супер-обложке. На ощупь обложка была кожаной. Внутри книги были записи. Все выполненные каллиграфическим почерком. Я присел на стул и стал читать первую запись:

      «Однажды, над бескрайним золотым полем, полным спелой ржи, над призрачной березовой рощей, над зеленым зеркалом болота, в темно-синем небе, плакала бледно-голубая посеребрённая Луна. Плакала она горько. В её слезах был непроглядный ужас и страх. Это заметила пролетавшая голубая сойка. Она взмахнула крылом и свет плачущей Луны мигом разукрасил её перья в серебряно-синий. Она подлетела к Луне и спросила:

      – Что тебя тревожит, Луна?

      Луна всхлипнула и, указав на свой тающий бок, с тихим ужасом прошептала:

      – Я убываю. Скоро совсем исчезну!

      Птичка удивилась.

      – Так разве это беда? – Воскликнула она. – Через несколько дней ты опять вернёшься на небосвод и будешь освещать болото, поле, березовую рощу и всё, что видно, куда ни кинь взор!

      Луна перестала плакать и тихо, но не без радости, спросила:

      – Точно? Точно вернусь?

      Сойка села на лунину макушку.

      – Конечно! Ты всегда возвращаешься!

      Луна немного покраснела и улыбнулась.

      – А я то и не помню. Да уж, память уже не та!

      Сойка