В чужой игре. Просто ужас какой-то…. Николай Старинщиков

после теплого дождика.

      – Вот бы нам туда попасть, – пялился кверху Садовский.

      – Совсем ты, что ли? А уходить как ты будешь? Там же охрана… – сомневался Жеребец.

      – Старуха, чай, сидит на воротах.

      – Выкинь из головы, – скрипнул Матрос. – Хватит на наш век и этих. – И посмотрел в десятиэтажное здание напротив. Народ там жил менее состоятельный.

      Через пару кварталов четверка слегка утомилась и застыла около сквера, недалеко от киоска.

      – Сбегать мне надо, – буркнул Матрос и пропал в зарослях.

      Парни купили в киоске пива, расположились на скамье и принялись шелушить вяленую чехонь, запивая пенистой влагой. Оставили после себя кучу рыбьих костей.

      Матрос вынырнул из кустов с недовольной физиономией – на пять минут оставить нельзя. Сам ухватился за недопитую бутылку в руках Садовского, потянул на себя, не глядя. Жажда его одолела.

      Вовочка разжал пальцы.

      – Вечерком. Сегодня, – сказал Матрос и влил в себя пиво, словно в воронку.

      – А я бы все же залез в тот скворечник, – мечтал Вовочка, цвыкая от счастья зубами. – Меня туда тянет. Интересно, как у них там?

      Он успел побывать в пяти квартирах и теперь ничего не боялся. Веревка бы только выдержала. Остальное – дело техники.

      Они двинулись в обратном направлении. По пути Матрос вынул из кармана пятисотку и протянул Садовскому.

      – Купи литр, Кочан. И жрачку…

      Вовочка без особого энтузиазма принял купюру и повернул к магазину. За шныря лагерного держит его Матрос.

      Поджидая Садовского, группа медленно отошла к углу. Вовочка догнал их с пакетом в руке. Голова набок. Даже взмок от усердия.

      Друзья продолжили путь. Вот опять то красивое здание, которое всё в «тарелках». Вовочка задрал кверху голову.

      – Это как надо людям жить, чтобы у каждого тарелки висели на балконах?

      – Шею свернешь, – усмехнулся Матрос.

      Они возвратились к Конькову и принялись за выпивку. На закуску Вовочка прикупил в магазине здоровенный окорок. На свои, между прочим, деньги.

      – Сейчас мы его смулендим, – радовался Вагин.

      – Тебе диету надо соблюдать, а то опять опухнешь, – припугнул Матрос.

      Вагин недовольно сверкнул глазами:

      – Как по квартирам шмонать, диету не спрашивают…

      – Не плачь. У нас семья. А в семье должно быть все едино, – успокоил его Матрос и улыбнулся, обнажив сбоку вставленные желтые зубы.

      «Кучеряво у него получается, – отметил про себя Вовочка, – что даже я поверил».

      Выпивка шла своим чередом. Матрос рассказывал, как первый раз отбывал срок на общем режиме. Учил, что допустимо в среде осужденных, а что нещадно карается. Он дважды побывал за колючкой, и за оба срока ничему не научился. Руки по-прежнему тянулись к чужому добру. У Матроса дома жена и двое детей – одному двенадцать, второй семь. Но папа в очередной раз куда-то исчез – для них он то ли в загуле, то ли шабашка