Вечна только тьма. Из пыли времен. Павел Александрович Васильев

шерсть наступающего хищника искрилась от всполохов огня, и в полумраке вырисовывался могучий силуэт. Огромные лапы обвивали вздутые мышцы, будто жилы перетянули настолько сильно, что плоть рвалась наружу, стараясь разорвать сдерживающие узы. Каждый палец оканчивался острым когтем, поблескивающим в свете пламени, как отполированная сталь. Широкая грудь равномерно вздымалась, испуская тяжелое хриплое дыхание; ребра распирали ее на каждом вдохе, и она выдавалась над животом, становясь еще шире. Лобастая волчья голова, разве что с более короткой мордой, что оканчивалась угольно-черным носом, хищно пригнулась. Прижатые к черепу остроконечные уши подрагивали в такт постреливаний дерева в очаге. Клыки цвета свежего молока скалились в ощеренной пасти.

      – Остановись, умоляю, – повторила Далиа.

      Зверь лишь дернул носом, поморщился, но движения не прекратил. С каждым шагом, приближающим к женщине, передние лапы медленно поднимались. Непроницаемо-черные, словно бездонные пещеры, обсидиановые глаза без зрачков сверкали Голодом. Слюна пенилась в уголках пасти, стекала с губ и капала на пол.

      Далиа уперлась спиной в колыбель, не оборачиваясь, нащупала рукой решетчатую стенку – больше отступать некуда! Она закрывала собой маленького мальчика, который молча наблюдал за происходящим. Она – единственное, что отделяло Зверя от ребенка. Ее ребенка!

      Марен чувствовал запах матери, видел, как испуганно подрагивает тело под тонкой тканью сорочки. Видел, как побелели костяшки пальцев, стиснувших решетку кроватки.

      Перворожденная угрожающе наклонила голову, верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, из груди вырвалось тихое шипение – страх за сына, перевешивал все. И с криком полным ярости, женщина бросилась на Зверя в отчаянной попытке защитить свое дитя…

      Быстрым коротким движением Зверь ухватил ее за горло, оторвал от пола, подняв на вытянутой лапе; глухой рык донесся из оскаленной пасти.

      Далиа колотила руками, пытаясь достать до морды, до черных глаз хищника, который, казалось, с любопытством разглядывал жертву. Ногти Перворожденной царапали Зверя по предплечью, по запястью, ноги колотили в покрытую шерстью грудь. Рука отчаянно цеплялась за черные пальцы, сдавливающие горло; она, задыхаясь, хрипела.

      Одно движение, один удар когтистой лапы, и тело Перворожденной обмякло, из разодранной щеки брызнула кровь.

      Зверь поднес ее ближе, ноздри раздулись, с шумом втягивая воздух. Веки смежились, наслаждаясь сладким запахом, разлетевшимся по комнате. И клыки впились в ключицу; хлынули алые струи, быстро окрашивая белую ткань ночной сорочки в багряный цвет, что в полумраке выглядел совершенно черным.

      Марен шевельнулся в колыбели.

      Зверь оторвался от тела Перворожденной и глянул на мальчика. Окровавленная пасть приоткрылась, горло повторило утробный рык. Малыш обнажил маленькие клыки и зашипел в ответ; детские глаза, подобные двум сияющим сапфирам, смотрели без страха. Черная