Пир (сборник). Владимир Сорокин

Не манкируйте, Сашенька! – улыбалась порозовевшая Румянцева.

      Саблин взял жену левой рукой за шею и медленно, но решительно влил вино ей в рот.

      – Ой… Сережа… – выдохнула она.

      Все зааплодировали.

      – И теперь – капитальнейшей закуски! – командовал Мамут.

      – Чего-нибудь оковалочного, с жирком, Александра Владимировна, – подмигивал Лев Ильич.

      – Я знаю, что надо! – Саблин вскочил, схватил нож и с размаху вонзил в живот Насте. – Потрошенций! Это самая-пресамая закуска!

      Откромсав ножом ком кишок, он подцепил его вилкой и кинул на тарелку жены:

      – В потрохе – самая суперфлю, самая витальность! Съешь, радость моя! У тебя сразу все пройдет!

      – Правильно! Очень правильно! – тряс вилкой Мамут. – Я куропаток только с потрохами ем.

      – Я не знаю… может, лучше белого мяса? – Саблина смотрела на серовато-белые кишки, сочащиеся зеленовато-коричневым соком.

      – Съешь немедленно, умоляю! – взял ее за затылок Саблин. – Будешь потом благодарить всех нас!

      – Скушайте, Сашенька!

      – Александра Владимировна, ешьте непременно! Это приказ свыше!

      – Нельзя отлынивать от еды!

      Саблин насадил на вилку кусок кишок, поднес ко рту жены.

      – Только не надо меня кормить, Сереженька, – усмехнулась она, беря у него вилку и пробуя.

      – Ну, как тебе? – смотрел в упор Саблин.

      – Вкусно, – жевала она.

      – Милая моя жена. – Он взял ее левую руку, поцеловал. – Это не просто вкусно. Это божественно.

      – Согласен, – откликнулся отец Андрей. – Есть свою дочь – божественно. Жаль, что у меня нет дочери.

      – Не жалей, брат, – отрезал себе кусок бедра Саблин. – У тебя духовных чад предостаточно.

      – Я не вправе их жарить, Сережа.

      – Зато я вправе! – Мамут ущипнул жующую дочь за щеку. – Ждать не так уж много осталось, егоза.

      – Когда у вас? – спросил отец Андрей.

      – В октябре. Шестнадцатого.

      – Ну, еще долго.

      – Два месяца быстро пролетят.

      – Ариша, ты готовишься? – спросила Румянцева, разглядывая отрезанный Настин палец.

      – Надоело ждать, – отодвинула пустую тарелку Арина. – Всех подруг уж зажарили, а я все жду. Таню Бокшееву, Адель Нащекину, теперь вот Настеньку.

      – Потерпи, персик мой. И тебя съедим.

      – Вы, Арина Дмитриевна, будете очень вкусны, уверен! – подмигнул Лев Ильич.

      – С жирком, нагульным, а как же! – засмеялся, теребя ей ухо, Мамут.

      – Зажарим, как поросеночка, – улыбался Саблин. – В октябре-то под водочку под рябиновую как захрустит наша Аринушка – у-у-у!

      – Волнуетесь поди? – грыз сустав Румянцев.

      – Ну… – мечтательно закатила она глаза и повела пухлым плечом, – немного. Очень уж необычно!

      – Еще бы!

      – С другой стороны – многих жарят. Но я… не могу представить, как я в печи буду лежать.

      – Трудно вообразить?

      – Ага! – усмехнулась Арина. – Это же так больно!

      – Очень больно, – серьезно кивнул