Добрые и сильные. Татьяна Рубцова

Все здесь в кровищи было. Видишь, пол еще мокрый – замывали.

      – А рана как?

      – Сама по себе не тяжелая. Что-то там задето, правда, но жить можно. Только он на себе все разорвал, какой тут, к черту, рана. Если бы не я, они бы не справились с ним.

      – Еще посидишь ночь?

      – Я-то? Да жрать охота. Мне тут принесли больничный обед, так от него только живот пучит.

      – Иди, поешь. Я посижу пока. А утром тебя сменят.

      – Есть. Спасибо, капитан, я скоро.

      Медведев сел на свободную койку, хотел взяться за сигареты, но убрал в карман пачку и расстегнул молнию куртки. Посмотрев мельком на раненого, он удивленно задержал свой взгляд на его лице. Карие глаза того были раскрыты и смотрели на него вяло и рассеянно. Тут же поднявшись, Медведев подошел к нему, взял стул и сел ближе к изголовью.

      – Здравствуй, Сережа, – как мог доброжелательнее проговорил он, кладя ладонь на расслабленную кисть больного. – Как ты?

      – Плохо, – тихо проговорил Сидоренко, отводя глаза. – Ира вот умерла.

      – Что же поделать, Сережа…

      – Ничего, – согласно прошептал тот. – Только умереть самому.

      – Не надо, Сережа. Это ей не поможет.

      Раненый глубоко, со всхлипом, вздохнул и отвернулся.

      – Я хочу тебя спросить. Тот пистолет, что был у тебя. Где ты его взял?

      Сидоренко промолчал, только чуть качнул головой.

      – Откуда он у тебя?

      – Нашел, – сдерживаясь, прошептал хрипло и сдавленно Сидоренко.

      – Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?

      – Зачем?

      – Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.

      Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.

      – Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! – он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. – Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!

      – Сережа!

      – Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!

      – Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?

      – Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.

      – А отец, мать?

      – Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира – у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?

      – Я – следователь, Сережа.

      – Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.

      – Тебя никто ни в чем не обвиняет.

      – Мне уже все равно. Без Иры мне не жить.

      – Сколько ей было?

      – Что?

      – На вид она совсем девочка.

      – 18. А ты откуда ее знаешь? – Сидоренко посмотрел в серые внимательные глаза чуть склонившегося к нему Медведева.

      – Видел, – проговорил тот, отворачиваясь.

      – Говори.

      – Там, в лесничестве.

      – Ну!

      – Она пришла в себя.

      Сергей застонал и закрыл глаза.

      – Господи, – пробормотал он, словно во сне, – зачем они это сделали, зачем. Мы были такие счастливые.

      Зажмурившись