Добрые и сильные. Татьяна Рубцова

едут.

      Прокурор явно нервничал, нервничал хозяин кабинета, и только капитан Медведев оставался спокоен и равнодушно смотрел в окно через ряды стульев. Он курил, затягиваясь полной грудью, не торопливо и не жадно, в меру экономно и слегка небрежно держа сигарету, но пепел вовремя стряхивал в пепельницу и делая при этом минимум движений. Шрамы на его лице при неярком свете казались простыми морщинами.

      Прокурор курил порывисто, словно куда-то спешил, все оглядывался и ронял пепел на стол, на кожаную папку и на брюки. Михаил Степанович ходил, заложив руки за спину от своего кресла к окну, от окна – обратно к креслу. Когда ему надоело это занятие, он сел, аккуратно подтянув брюки, посидел немного, к чему-то прислушиваясь и кашляя.

      Тут дверь открылась. Трое мужчин в одинаковых строгих и дорогих костюмах, с папками и кейсами, и четвертый, в богемной невообразимой мешанине, да еще и с длинными волосами и с небольшой шкатулкой в руках, – вошли в кабинет.

      Сидевшие за столом, поднялись, все обменялись рукопожатиями.

      – Где они? – сдавленно и торопливо спросил, прошедший первым, высокий и толстый мужчина. – Здесь?

      – Сейчас увидим. Мы ничего не трогали без вас. Будем снимать отпечатки.

      – Какие?

      – Пальцев.

      – Зачем?

      – Чтобы не было никаких разногласий.

      – Какие, к черту, разногласия. Где они, покажите!

      – Значит – вскрывать?

      – Да. Да. Конечно.

      Хозяин кабинета протянул руку к спортивной сумке, взял ее за ремень и притянул к себе. Оглядев мужчин, стоявших вокруг, он медленно открыл молнию, достал кроссовки, повертел их в руках, ощупал, отложил, достал из стола складной нож, открыл его и, взяв одну кроссовку, с силой сделал надрез на подошве лезвием.

      – Что это значит?

      – Сейчас.

      Михаил Степанович продолжил свою работу, разрезая подошву и иногда встряхивая кроссовку в руке.

      – Да объясните наконец – что вы такое делаете?

      – Фокус. Смотрите.

      Михаил Степанович, замкнув линию разреза, опустил кроссовку к крышке стола, поставил ее на носок и слегка тряхнул. Мелкие, прозрачные, чистой водя, камушки посыпались на полированное покрытие, дробно стуча. Круглые и вытянутые, размером с горошину, с боб и чуть крупнее. Они перекатывались, стукались друг о друга, как в биллиарде, катились по ровной поверхности. Четыре пары рук потянулись к ним, чтобы остановить, но ни одна ладонь, ни один палец так и не коснулись их.

      – Боже мой, – проговорил длинноволосый мужчина, следя взглядом за подергивающимися, перекатывающимися камушками.

      – Это не все, – сглотнув, выкрикнул мужчина в костюме.

      – Конечно. Есть еще вторая кроссовка, – чувство юмора вернулось к Михаилу Степановичу, и он старался держать себя достойно.

      – Но почему кроссовки?

      – Можно догадаться. Это кроссовки олимпийского чемпиона, видите надписи. На рентгене алмазы не просматриваются, а какой таможенник станет такую знаменитость проверять. Особенно, если приехать в самую последнюю минуту. Значит, будем потрошить вторую, или