Сны Бога. Мистическая драма. Мария Мелех

смертельно ранить, ее можно выплеснуть на ментальный холст, а затем создать его в реальности.

      Но пейзаж за окном и история, дышащая сквозь поры старины, зовут меня поиграть – переплести нити наших судеб, коварно подхватив на крючок тонкий луч и твоей жизни. В течение последних восьми лет я страдаю от невозможности подарить тебе что-нибудь осязаемое, реальное – но могу наполнить царство моей души, в котором ты живешь. Я собираю в него впечатления, события, и примеряю их на тебя. Везде, где бы я ни был, я обрываю острые шипы и закругляю опасные углы, я запоминаю, зарабатываю и поддерживаю связь, чтобы однажды наградить тебя за озарение и вдохновение, которые ты даришь мне.

      На часах половина девятого: у меня еще достаточно времени, чтобы ознакомиться с хвалеными красотами здешних мест, пока мои готовые на все нимфы спустятся к водопою. Облачившись в плавки и прихватив все необходимое, я торопливо иду в разрекламированный бассейн.

      Он оказывается подвалом, в котором за невзрачной коричневой дверцей прячется бело-синий античный мираж: сеть прямоугольных, до гулкости огромных помещений, сопряженных между собой арками и пронизанных точными стрелами высоких колонн. Прикосновение обнаженных ступней к мраморному полу и мощь свежего воздуха, прохладой и особым ароматом чистой влаги врывающегося в ноздри, отзываются во мне изысканным чувственным удовольствием. Высота арочных сводов не подавляет, а открывает просторы, повсюду действительно царит эллинское великолепие.

      Синяя и голубая мозаика с редким, но броским вкраплением багряностей светится из глубины бассейна, играя с подступающим лунным светом, распыленным сквозь призрачные витражи высоких, величественных в своей открытости окон. Сюжет картин искусно вплетен в пространные, неопределенные пейзажи, занимающие большую часть каждого окна, а потому истории, рассказанные неизвестными мастерами, остались для меня неузнанными. Я уяснил лишь, что на них было много моря, гор и неба.

      В этом чудесном мире смущает лишь одно – невозможность контролировать пространство, изломанное двумя угловыми переходами и образующее теневые провалы с помощью колонн. Но я уже понимаю, что не прогадал, поддавшись мимолетному настроению: в мои легкие влито столько света и воздуха, что его, вкупе с твоим взглядом, который я обязательно инкрустирую древностью, хватит на целый вернисаж.

      И потом – если даже забыть о практической пользе – я так хочу окунуть тебя в эту лазоревую воду.

      Я оглядываюсь вокруг – уже восхищенный великолепием, уже зависимый от приятного запаха сырости, и устраиваюсь удобнее на гладком мраморе, в одном шаге от воды, чтобы впитать картинку в себя, вписать ее в формулу своих заклинаний, которыми затем продолжу творить собственный мир. В надежде, что когда-нибудь он, послушный моей кисти и мановению руки, воплотится в том, что остальные именуют реальностью.

      Я