О верности крыс. Роман в портретах. Мария Капшина

по инерции, что ли. Отец считал себя знатоком искусств и образцовым аристократом, так что на приличное образование денег не жалел. Этим охотно пользовались местные мудрецы-недоучки, так что из всей учёбы по-настоящему приличной оказалась только Школа воды. А танцевать Нар Кьё умел и любил всегда, и заслуги учителей в этом не видел.

      Так или иначе, ни техника Школы воды, ни незнание поэтических трактатов никак не повлияли на исход драки между командой «Яшмы», за право везти пассажиров дальше, – и пиратами, за право сильного присвоить себе молчащее, мычащее и говорящее содержимое трюмов и кают.

      Нарк злобно ковырнул очередной кусочек краски, тот не обломился, а подло ткнулся под ноготь, до крови. Нарк сунул пострадавший палец в рот и отомстил чешуйке краски второй рукой. Дверь открылась, вошла Теотта, как обычно, что-то напевая. Нарк тут же отвернулся, чтобы не психовать лишний раз: эта адептка сложных узлов и стихийной магии невзлюбила Нарка моментально и без объяснения причин. Мальчишка старательно изучал звёзды, но затылком чувствовал, как Теотта обдала его презрительным взглядом, проходя в дальнюю комнату. Отворачиваться было, наверное, трусостью, но встречать этот взгляд значило бы лезть в драку. А это форменное безумие: в соседней комнате с дедом Янеком сидит Кхад, изучает что-то-там-тику, а прямо под носом – Хриссэ и Кошка. Из блюстителей порядка только Лорда и не хватает, хоть и одной Кхад хватило бы за глаза. Как и положено приличным наёмникам, к числу которых Нар Кьё а-Тис-а-Вья намеревался примкнуть после школы, мальчишка вскидывался и закипал мгновенно. Потом пришлось терпеть и молчать – связанный и в трюме работорговца много не навоюешь, как и на рынке рабов. Молчать получалось плохо, результаты чего немилосердно саднили. От побоев работорговцев следы не оставались, но это сомнительное утешение. Кто знает, может, тьё погибло ещё там, на корабле?

      Нарк снова отвернулся на улицу. Там всё равно никто не ходит в такое время, а если и пойдёт, ничего не разглядит против света, хоть ревмя реви.

      Кошка говорит, что не знает, есть у людей тьё или нет, но точно знает, что Нарк рехнётся, если не бросит об этом думать. Хриссэ только смеётся, но он всегда смеётся – смеялся же и тогда, когда купил Нар Кьё а-Тис-а-Вья, илирского дворянина и имперского раба-танцора, чтобы, как он выразился, «поиграть и поломать». А Лорд говорит, что ни у кого из кхади души нет, потому что нет маэто17, а без маэто душа истаивает и умирает, и люди без маэто со смертью умирают навсегда. А Кхад ничего не говорит, потому что Нарк не кхади, а только «при Хриссэ», то есть, вроде его ручного щенка, как псина Шонека, а Кхадере до такой шушеры дела нет. И это почему-то обидно.

      Нарк сосредоточился на краске, насупившись и колупая её дёргаными, резкими движениями. Старый ставень пах сухо, терпко и чуть сладковато, как в галерее вокруг дома в Сао. Нарку было лет шесть, когда он повадился прятаться в дальнем углу галереи, рядом с «праздничным»

17

маэто – истинное имя, так называемое «имя души»