Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 3. Николай Любимов

слуги с прохладительным идут.

      Не можете? Торопитесь? Ну что же,

      Благодарю. Прощайте. Добрый путь.

      Светите им! А я на боковую.

      Ах черт, а ведь и правда поздний час!

      Пора в постель.

      Или:

      Кормилица

      Сударыня! Сударыня! Вставай!

      Пора вставать! Ай-ай, какая соня!

      Ну, погоди! Вот я ее, козу.

      Вот я ее! Как, так-таки ни слова?

      Да ладно, ладно. Спи, пока дают.

      Никак, одета? Встала, нарядилась —

      И снова бух? Уж это извини!

      Сударыня! Сударыня! А ну-ка! —

      Не может быть… Сюда! Она мертва!

      О Господи! О Господи! На помощь!

      Глоток наливки! Не перенесу!

      Это живые голоса людей, разных по положению, по роду занятий, по душевному складу, голоса разного тембра, голоса, по-разному звучащие в разные моменты жизни, в разных обстоятельствах. Актерам не требуется ремарок. Движения, мимика – все явлено в слове.

      Последнее четверостишие «Первого снега» Леонидзе звучит в переводе Пастернака так:

      Бах! Но стая за рекою.

      Либо сим же часом вплавь,

      Либо силой никакою,

      И надеяться оставь.

      Эта фраза «неправильна», но она хороша в первую голову своей «неправильностью»: когда человек должен принять мгновенное решение, то он ни вслух, ни про себя не строит упорядоченных силлогизмов, его речь сбивчива в своей лихорадочной прерывистости. (Помню, как восхищался на страницах Литгазеты этой строфой и переводами Пастернака грузинских поэтов чуткий и тонкий ценитель поэзии Д. П. Святополк-Мирский.)

      Прелесть непринужденности, задушевности придает эллипсис и первым строкам «Стансов к Августе»:

      Когда время мое миновало

      И звезда закатилась моя,

      Недочетов лишь ты не искала

      И ошибкам моим не судья.

      Пастернак-переводчик, как и поэт оригинальный, и в синтаксисе не менее разнообразен, чем в лексике. Стихи Бориса Пастернака:

      Стихи мои, бегом, бегом,

      Пусть вьюга с улиц улюлю.

      Вы – радугой по хрусталю.

      А вот строфа из его перевода «Лютера» Иоганнеса Бехера – стихи здесь бегут бегом вслед за героем:

      Он в их кольце. Пропало. Окружили.

      И вдруг спасенье. Он прорвал кольцо.

      Какой-то лес; лесной тропы развилье;

      Какой-то дом; он всходит на крыльцо.

      Вот почти такая же стремительная строфа из стихотворения Словацкого «Кулиг»:

      Кони, что птицы. В мыле подпруги.

      Снежную кромку режут полозья.

      В небе ни тучки. В призрачном круге

      Месяц свечою встал на морозе.

      Вот монолог Отелло, только что прибывшего на Кипр, спешащего поделиться новостями и узнать, что нового на Кипре, – монолог, состоящий из быстрых, коротких, одна на другую набегающих фраз:

      Пройдемте в замок. Новости, друзья;

      Поход окончен. Турки потонули.

      Ну как на Кипре? Я ведь тут бывал.

      Что старые знакомцы, Дездемона?

      А там, где того требует подлинник, Пастернак возводит