Мошки в янтаре. Скуй мне панцирь ледяной. Черный пепел, красный снег. Ключ. Рони Ротэр

вспомнилось детство. Её колыбельной был вой ветра за пологом шатра, а тепло в холодные ночи ей дарили собаки. Равнодушие сходило за доброту, а сытость воспринималась как счастье. Любовь же…

      Под боком шевельнулся Микось, и, приподняв голову, посмотрел на мать. Потом протер глаза и сел. Длинная веревка, которой Зараэль привязала его к себе, не мешала мальчику. Он некоторое время смотрел на брата, спящего на руках у матери, а потом повернул лицо к Зараэль.

      – Тётя, а у тебя детки есть? – негромко спросил мальчик.

      – Нет, – ответила южанка, не отрывая взгляда от младенца.

      – Почему?

      – Не твоё дело.

      – А я знаю, почему. Потому что ты злая. Моя мато говорит, что недобрым Висьмирь деток не дает, чтоб зла не множить.

      – Заткнись, – Зараэль согнула руку, натягивая веревку. Мальчик ойкнул и дернулся.

      – Больно!

      Врацек бросил иглу на стол.

      – Оставь ты мальчишку в покое! – голос рыбака был умоляющим. – Чего он тебе содеял-то? Сказал же – повезу!

      – Работай, работай, – Зараэль кивком указала на возвышающуюся на столе парусину. Но веревку все же ослабила. Врацек вздохнул и снова взялся за иглу.

      – Ма-алья-а, – донесся дребезжащий голос старухи. Рыбачка, бережно неся ребенка, ушла на другую половину.

      – Тёть, – Микось коротко тронул южанку за руку и привстал. – А, тёть, мне это… надо мне.

      – Куда? – Зараэль, задумавшись, не сразу поняла мальчишку.

      – Куды, – хмыкнул рыбак. – До ветру ему! Говорю те, отпусти пацана. Оно и тебе легче сдеетца. Мы тута врать то не привышны, коль сказал – повезу, так то и буде. Мне ведь ни до дела, от кого ты бегишь, и кто за тобой бегит. У меня своё слово. А так, ровно собаку на цепи, негоже человека держать.

      Зараэль подумала, и, глядя рыбаку в глаза, отвязала веревку с мальчишечьего запястья. Микось, уже в нетерпении подергивающийся и приседающий, выскочил за дверь.

      – Но ты, рыбак, помни, – кивнув вслед мальчику, негромко произнесла южанка. – У меня тоже свое слово.

      – А то, – согласно откликнулся Врацек.

      Вернулся Микось, поеживаясь и стряхивая снег, и помчался к матери.

      – Есть хочу!

      Врацек поднялся, снял парусину со стола, и сложил в углу.

      – Малья, накрывай стол. Вечерять пора.

      Над морем, гоняясь за волнами, бесились ветры. Они швырялись друг в друга снегом, и на суше, где шла бесшабашная игра, росли снежные холмы. Плохо придется тому, кто в такую ночь окажется в открытом ли поле, в море ли. Зараэль, лежа возле теплой печи на лавке и завернувшись в лоскутное одеяло, прислушивалась к свисту вьюги за стенами. В доме было тихо и темно. Лишь иногда пощелкивали угольки, да из-за печной заслонки пробивались неяркие алые отсветы. За занавеской всхрапнула бабка. Завозился на печи Микось, и над южанкой свесилась его маленькая ладошка. Рядом с рукой сына выставил залатанный локоть Врацек.

      «Глупцы, –