Тьмать. Андрей Вознесенский

электрический…

      О, оргии девственниц!

      Секс платонический!

      В них чувственность ноет,

      как ноги в калеке…

      Старухи сверхзнойно

      рубают в рулетку!

      Их общий любовник

      разлёгся, разбойник.

      Вокруг, как хоругви,

      робеют старухи.

      Ах, как беззаветно

      В них светятся муки!..

      Свои здесь

      джульетты,

      мадонны

      и шлюхи.

      Как рыжая страстна!

      А та – ледяная,

      а в шляпке из страуса

      крутит динаму,

      трепещет вульгарно,

      ревнует к подруге.

      Потухли вулканы,

      шуруйте, старухи.

      …А с краю, моргая,

      сияет бабуся:

      она промотала

      невесткины

      бусы.

1963НЕИЗBЕСТНЫЙ – РЕКBИЕМ B ДBУХ ШАГАХ С ЭПИЛОГОМ

      Лейтенант Неизвестный Эрнст.

      На тысячи вёрст кругом

      равнину утюжит смерть

      огненным утюгом.

      В атаку взвод не поднять,

      но родина в радиосеть:

      «В атаку, – зовёт, – твою мать!»

      И Эрнст отвечает: «Есть».

      Но взводик твой землю ест.

      Он доблестно недвижим.

      Лейтенант Неизвестный Эрнст

      Идет

      наступать

      один!

      И смерть говорит: «Прочь!

      Ты же один как перст.

      Против кого ты прёшь?

      Против громады, Эрнст!

      Против – миллионопятьсотсорокасемитысячевосемь —

      сотдвадцатитрёхквадратнокилометрового чудища

      против, —

      против армии, флота, и угарного сброда, против —

      культургервышибал, против

      национал —

      социализма, —

      против!

      Против глобальных зверств.

      Ты уже мёртв, сопляк»?…

      «Ещё бы», – решает Эрнст.

      И делает

      Первый шаг!

      И Жизнь говорит: «Эрик,

      живые нужны живым,

      Качнётся сирень по скверам

      уж не тебе, а им,

      не будет —

      1945, 1949, 1956, 1963 – не будет,

      и только формула убитого человечества станет —

      3 823 568 004 + 1,

      и ты не поступишь в университет,

      и не перейдёшь на скульптурный,

      и никогда не поймёшь, что горячий гипс пахнет,

      как парное молоко,

      не будет мастерской на Сретенке, которая запирается

      на проволочку,

      не будет выставки в Манеже,

      не будет сердечной беседы с Никитой Сергеевичем,

      и ты не женишься на Анне —

      не, не, не…

      не будет ни Нью-Йорка, ни «Древа жизни»

      (вернее будут, но не для тебя, а для белёсого

      Митьки Филина, который не вылез тогда из окопа),

      а для тебя никогда, ничего —

      не!

      не!

      не!..

      Лишь мама сползёт у двери

      с конвертом, в котором смерть,

      ты понимаешь, Эрик»?!

      «Ещё бы», – думает Эрнст.

      Но