Преступление из наказания. Прошлое переплетается с настоящим…. Александр Семёнович Черенов

тут же «задрал лапки вверх»: «или мы изверги, какие?!»

      – Ладно, убогий, «ешь свой хлеб» – я молчу в тряпку!

      – Приступаю к «поеданию! – ухмыльнулся «опер». – Как ты думаешь, что мы обнаружили в кармане пиджака сыночка?

      Он с таким энтузиазмом принялся объедать меня глазами, что мне тут же захотелось отказаться от своего обещания. И я так бы и поступил, если бы визави по моему лицу не догадался о своей промашке и моём намерении.

      – Кастет, Петрович! А на нём – кровь!

      – Потерпевшего?

      – Нет – «Пушкина, Александра Семёныча»!

      В этот момент я испытал двойственные чувства. С одной стороны, «козёл отпущения» был найден. Хороший, такой, «козёл» – весь в уликах и безнадёге. Можно было со спокойной – или относительно таковой – совестью рапортовать о раскрытии преступления по горячим следам. Глядишь, и на сотню рублей премиальных начальство расщедрилось бы. И всё бы ничего, если бы не классическое «но»: другая сторона, при взгляде с которой бесспорный убийца уже не выглядел бесспорным. «Другую сторону» представляли улики, которые совсем не укладывались – или укладывались «не совсем» – в такую хорошую версию. В такую хорошую для всех, кроме сынка.

      Вероятно, начУУР почувствовал отсутствие во мне энтузиазма в должном объеме, и перестал испускать сияние.

      – Не понял тебя, Петрович…

      – А я не понял тебя, Палыч! Разве кровь на рубашке и верёвке – единственный наш «урожай»?!

      Подполковник нахмурился и ушёл взглядом в сторону. Голос его зазвучал не столько раздражённо, сколько укоризненно.

      – Петрович, ты как будто первый день на свет народился…

      Намёк был… вовсе не намёк. Сермяжная правда жизни, как говорил Васисуалий Лоханкин, заключалась в том, что… правдой она была сермяжной. По большому счёту, да и по маленькому тоже, я не имел морального права становиться в позу морализатора, гуманиста и поборника разнообразных прав. А всё потому, что, как сказал один товарищ: «Невозможно прожить на Земле, и ничем не запачкаться». Я запачкался, пусть даже подполковник и его коллеги считали, что запачкался я исключительно правдой жизни.

      Но очень суровой была эта правда жизни. Не для меня – для тех, кому она адресовалась. Для конечного потребителя, то есть.

      Для «добровольцев», не всегда сознательных, на которых мы «вешали» (или «перевешивали») дела, уже состоявшиеся или грозившие состояться «висаками». Происходило это по причине широкого открытия глаз на одни вещи и полного их закрытия на другие.

      Причин такого «разноглазия» было много: требования начальства, «требование служебного долга», «честь мундира», «социалистические обязательства», «понимание момента», а нередко – и «своего места в жизни». Она – жизнь – научила нас тому, к кому можно примеривать закон, а к кому нет. «Держи хвост пистолетом!» – не наш лозунг. «Держи ушки на макушке!» – ближе к истине. Из того же ряда и установка «Нормальные герои всегда идут в обход!»

      Не дождавшись ответа, подполковник «зашёл на второй круг».

      – Петрович, ну ты же не с Луны