Полтора килограмма соли. Татьяна Леонтьева

до веселого беспамятства. Он, взрослый и солидный, выпив, сел за руль.

      Кадры запрыгали, как в полустертом кино. Вот мы едем по темноте. Я прошу остановить и выхожу пописать в каких-то кустах. Я все продолжаю монолог, мне так хочется доложить, с кем он имеет дело. Это кажется очень важным. Но он только смеется и прибавляет газу.

      Наконец мы оказались в каком-то подземном гараже. Бетонный спуск в полутьму, слева ряды ворот для автомобилей. В гараже было пусто, гулко, сыровато. Коваленко раскрыл заднюю дверь и бережно поместил меня на сиденье. Кажется, что все происходило очень быстро. Деловито и порывисто. Он стянул с меня трусы, навалился грузным телом. Я ничему не противилась и только похохатывала, чтобы скрыть свое замешательство. Очень быстро он вскочил и отбежал куда-то за капот.

      – Ой мамочка, ой мамочка, – бормотал он там в еще неведомой мне истоме. Эти манипуляции мне тогда были не очень понятны.

      – Эй! Вы где?

      У меня все плыло перед глазами и радужно скакало. Я никуда не хотела двигаться, я бы лежала и лежала вот так на заднем сиденье чужого автомобиля.

      Застегнув ремень, Коваленко наклонился ко мне и сказал:

      – Танечка, я сейчас вызову тебе такси и ты поедешь домой.

      Я очень удивилась:

      – Домой? Я не могу в таком виде… У меня мама.

      – Танечка, а у меня жена.

      Сквозь усилие протрезветь я почувствовала досаду и даже что-то сродни обиде.

      И я поехала в такси к сестре. Она тогда жила в общежитии с чудаковатым рыжим программистом. Они на всякий случай оставляли для меня матрас на полу, если я задерживалась в городе и не хотела будить маму. Я ввалилась пьяная, протыркалась мимо сонной Поли и рухнула на матрас одетая. «И зачем на эти матрасы пришивают пуговицы?» – подумала я и закружилась на волшебных каруселях.

      Засыпая, я чувствовала, как от меня разит мужиком. Мне казалось, что даже Поля и чудаковатый программист чувствуют этот запах.

      Так начался мой первый роман.

      Мама уходила рано, я просыпалась в пустой квартире и шла в душ. Мылилась я там как-то празднично, да и вообще все теперь было как-то празднично и значительно. Не просто вот мочалкой по телу вожу, а вроде как готовлю себя к чему-то торжественному.

      Затем я включала магнитофон и выходила на балкон. Начинала день с сигареты. В Питере я выучилась и этому нехитрому делу. И теперь мне казалось, что день надо начинать именно так. «Я хочу любить тебя руками…» – пела Сурганова, и у меня по телу пробегала короткая волна опьянения. Окурки я совала в баночку, оставшуюся от тети Риты. Она гостила у нас несколько месяцев назад, баночка так и осталась на балконе, куда мама почти не выходила. Так я конспирировалась, прикрывая банку крышкой и подразумевая, что все это скурила тетя Рита.

      Я шла на кухню и звонила любовнику. У меня ведь теперь есть любовник! То, что это женатый мужчина и почтенный отец семейства, пока не омрачало безоблачного счастья. А идея жены вообще далеко не сразу укрепилась в моей дурной голове.

      – Ты не завтракай, а бери такси и приезжай ко мне в Ключи, – обычно советовал