Крест и полумесяц. Кэтрин Полански

к сожалению.

      С местными представителями знати Алимовым еще предстояло познакомиться, об этом папенька тоже упоминал. Но сегодня Злата об этом не думала, целиком поглощенная приготовлениям к первому выходу в город.

      Дуня отказалась идти, но Злата почти не расстраивалась по этому поводу и приказывать горничной не стала – пусть ее, если так боится, даже проще без нее будет. Никто не станет ахать и охать за спиной.

      Следуя совету папеньки, оделась она просто и неброско: легкое платье из серого шелка, широкополая соломенная шляпка с бледными цветами, на плечи наброшен длинный легкий шарф – чтобы прикрыть шею и руки от палящего солнца. Спускаясь вниз, Злата чувствовала себя северной нимфой, и внутри что-то сладко дрожало, как бывает, когда стоишь, перегнувшись через перила балкона, а под тобою открытое пространство, тянущее шагнуть вперед и полететь. Дамаск звал ее, и она готова была окунуться в теплую пыль его улиц.

      Отец одобрил внешний вид Златы еле заметным кивком, девушка взяла папеньку под руку, Тимофей перекрестился на дорожку, и они вышли в город. Решили пойти пешком, дабы как следует все осмотреть, да и нужный дом, как выяснилось, находился не слишком далеко от гостиницы.

      Улицы и дома жались друг к другу, как заблудившиеся дети. Злата во все глаза смотрела на людей, стены, мостовые, пытаясь вобрать все в себя и запомнить. Отец же неспешно рассказывал, вплетая историю в окружающую действительность, придавая улицам и людям смысл. Алимов говорил о римском и византийском влиянии на Сирию, о халифате Омейядов, о людях и событиях, давно канувших в прошлое – и вместе с тем, оставшихся здесь, на извилистых узких улицах. Цепляясь за руку отца, Злата провожала взглядом смуглых детей, игравших на ступеньках полуразрушенного дома, спешивших куда-то мужчин в пестрых халатах. Небо было почти белое, выжженное солнцем дотла, было не слишком легко дышать, но все равно Злате было очень хорошо, а почему – она по-прежнему объяснить не могла. Дамаск поворачивался к ней разными сторонами, и все это было прекрасно.

      На улице встречались и европейцы, без удивления смотревшие на Алимовых. Как объяснил Петр Евгеньевич, здесь было достаточно много англичан и французов, а вот соотечественников-россиян встретить было бы затруднительно. В Дамаске было российское посольство, но Злата не знала, где оно. Может быть, отец и встречался с кем-то оттуда, ей он об этом не сообщил.

      Дом оказался чрезвычайно мил: на чудесной улочке, двухэтажный, выстроенный в местных традициях, и внутри было свободно и хорошо – почти ничего докупать и не потребуется, разве что несколько ковров, жирандоли, пару безделушек и занавеси… Злата обошла комнаты, одобрив выбор папеньки, а Алимов смотрел на нее с каким-то странным выражением лица, чуть улыбаясь, – так смотрел, что она не удержалась и спросила, почему.

      – Очень ты на мать похожа, – объяснил Петр Евгеньевич с оттенком светлой грусти в голосе. – Она