Молодость Мазепы. Михайло Старицький

– но не хочу ничьей протекции: в своей хате своя правда, Иване! Они все почитают нас за скот бессловесный… Но, да не будет так! – вскрикнул гетман, подымая к потолку свои темные, загоревшиеся гневом и воодушевлением глаза. – Жизнь свою положу, а «злучу» обе Украины и не даст еще Господь Бог нас в рабство!

      – Аминь! – вскрикнул порывисто Богун, подымаясь с места и заключая Дорошенко в свои объятия. – Гетмане, друже мой, ты влил новую отвагу и надежду в мое заржавевшее сердце. Вот тебе моя шабля и моя «правыця», за Украину бери мою голову! С тобою жить и умереть! Дорошенко прижал Богуна к своей груди.

      – Спасибо тебе, брате! – произнес он расстроганным голосом. – Господь прислал тебя мне на подмогу. Ох, если бы ты знал, что творится здесь кругом меня. Я не могу никому довериться, даже своим «попличныкам»! Не «певен» в том, что, подливая вина мне в чашу, они не льют туда и лядской отравы, что, слушая меня, они не греют уже в думках новый донос! Ни в ком не «певен» я! Лыцари наши умерли… Я в хитростях не искусен. Живу единой думкой о бедной Украине, одною ею и дышу, и живу. И если есть только хоть какая-нибудь доля у нашей отчизны, если только Господь не отступился совсем от нее, клянусь тебе, я «сполучу» ее. Или добуду, – или жить не буду!

      – Клянусь же и я, – вскрикнул Богун, опуская свою руку на руку Дорошенко, – не отступать от тебя никогда!

      В это время у дверей раздался слабый стук. Гетман вздрогнул, провел рукою по лбу, оправил словно душивший его ворот и произнес голосом, еще сдавленным от пережитого волнения:

      – Кто там?

      – Это я, – отвечал из-за дверей женский голос, – ясновельможная пани гетманова просят твою гетманскую милость к себе.

      – К себе? – переспросил изумлено Дорошенко. – А что же там случилось?

      – Не знаю, просит по неотложной потребе.

      – Ну, хорошо, хорошо, скажи, приду, – и, улыбнувшись, гетман прибавил, словно самому себе: – Неотложная «потреба», а выйдет – пустяк. Ты еще моей гетманши не знаешь, Иване?

      – Нет, не видел.

      – Дытына, – улыбнулся гетман ласковой улыбкой, и лицо его приняло чрезвычайно доброе и нежное выражение, – веселое и доброе дитя. Ты подожди меня здесь, Иване, – прибавил он, – я сейчас узнаю, в чем дело, и вернусь к тебе.

      С этими словами гетман вышел из комнаты и направился к покою гетманши.

      Когда он открыл двери, то застал следующую картину. На полу, на табуретах, всюду вокруг раскрытых коробов лежала масса материй, лент, «намыст», «черевыкив» и тому подобного. Посреди этой груды блестящих золотом и серебром вещей сидела, откинувшись на спинку высокого, штофного стула, молодая гетманша, перед ней стоял на коленях торговец и держал в руках жемчужное ожерелье, за стулом стояла Саня.

      Очевидно, торговец рассказывал что-то чрезвычайно смешное, так как обе женщины смеялись, а гетманша при каждом слове его даже отбрасывалась с веселым хохотом на спинку стула.

      При виде гетмана она в один миг вскочила со стула и бросилась ему навстречу.

      – Ох,