ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева

студии оказалась тесненькая, но в тесноте, да не в обиде. Синхронность разных занятий, их соседство – через стенку, через дверь, через улицу – срабатывали на всех.

      В первой клеточке обозначено: «Занятия с Лопатиным и с I курсом». В. М. Лопатину неделю назад сравнялся пятьдесят один; друг Льва Толстого, в яснополянском спектакле «Плодов просвещения» (1889) восхитительный исполнитель Третьего мужика, родня и философу-идеалисту Лопатину Льву, и беглецу с каторги Лопатину Герману, переводчику «Капитала»; В. М. только что перерешил свою жизнь: оставил солидную службу по судебному ведомству и вот – в труппе МХТ. В мольеровском спектакле сыграет Марфуриуса – философа-дурака, парного Панкрасу. А «I курс» – это новички, с ними занимается Вахтангов; еще не решено, что оно такое, эта студия; может быть, именно курсы высшего театрального образования.

      В тот же день в других клеточках: «Станиславский и Сулержицкий – „Мнимый больной“». «Совещание художников». «Учить дуэт» (Анжелика и Клеант). «Класс maintien (Стахович)».

      На другой день утром в Студии с часу Сулержицкий занимается «Егерем» и «Полинькой». Вахтангов занятия с первокурсниками ведет с трех. Сулержицкий с четырех занят с Надеждой Бромлей и Бабаниным. В графике также: «Мольер. Студия. Все эскизы Бенуа. Все участвующие в „Мнимом больном“ кроме О. В. Гзовской и занятых в „Екатерине Ивановне“. Л. М. Коренева, М. П. Григорьева, М. Ф. Михайлова, А. Н. Пагава, И. Я. Гремиславский. Начало в 1 час дня». То, что студийцы заняты в драме Леонида Андреева (недавняя премьера), и то, что в график вписаны идущие в школе МХТ репетиции «Мертвого города» Д’Аннунцио, тоже стоит заметить.

      В клетки вписаны помещения на углу Гнездниковского, теперь вписываются помещения в Камергерском. «Уборная К. С. 8 час. гримы и костюмы (фасоны)… Степа-портной [С. Е. Валдаев]». Большая сцена МХТ (в час дня в среду там «просмотр материй к Мольеру, все музейные костюмы и материи»). Новая сцена МХТ (в 8 веч. в среду там «музыка к Мольеру, оркестр, хор. Кулаковский, Изралевский, Поль, Барабейчик»). «Большое фойе. 1 час. Беседа о „Мнимом больном“. Все участвующие. Гремиславский.

      Студия вечер 8½ ч. Чехов, Шевченко, Кудрявцев.

      Запасной вечер для Бенуа».

      На листе расчерчена жизнь, которой живут вместе. Единство кажется не то что достижимым, а природно заложенным. Такого легкого единства, такого светлого чувства соприродности не могло хватить навсегда, но здесь оно явствует, так что от этого листа трудно оторваться.

      Впрочем, мы-то развернули лист, надеясь уяснить, как там с репетициями Гейерманса. Уясняем: в графике последней декабрьской декады 1912 года их не видно. А показ спектакля «для своих» с разрешения Станиславского 15 января 1913-го состоится, это мы знаем.

      В чем участники «Гибели „Надежды“» в своих воспоминаниях не расходятся, так это в том, что Станиславский берег спектакль от своего вмешательства, соблюдал отдаленность.

      О волнении, в каком завершали работу, они смогут вспоминать с юмором («Реничка, – вдруг говорю я чужим голосом, – я так боюсь, что вся охрипла»), но волноваться было