Детство Лёвы. Борис Минаев

спинкой кресла в засаде прятались слон и заяц. Они минировали железные дороги, брали пленных. Короче, это была настоящая плюшевая война.

      Все стреляли. И шли в атаку.

      Помню, как жестокие контрразведчики Кот и Пес пытали старого командира Мишу. Они избивали его жесткими негнущимися лапами, и я с восторгом следил, как с деревянным стуком бьется он своей опилочной головой в полированную ручку дивана, как жалобно и коротко стонет:

      – У-у-у-у!

      Больше всего мне нравилось разговаривать за всех сразу.

      – Шагом марш! Вперед! Слушать мою команду! Стрелять одиночными! Подпустить ближе! Ура! – орал я, сидя на диване и тормоша несчастных зверей.

      После каждого сражения я устраивал им разнос. Причем иногда с показательным расстрелом.

      – Товарищи! – говорил я строгим голосом. – Так дальше дело не пойдет. Опять все не по плану, не по порядку. Где дисциплина?

      Звери молчали, преданно глядя на меня.

      Эти минуты были самыми лучшими. Они больше не ползали, не стреляли, не кричали истошными голосами. Я целовал их в холодные пластмассовые носы, прижимался щеками и шептал: «Мои дорогие, хорошие, любимые».

      Потом я дремал на диване, убаюканный духотой и усталостью – властолюбивый жестокий тиран. А звери лежали рядом, все так же внимательно открыв глаза.

      Но вскоре все кончилось.

      Не выдержала потрясений голова облезлого медведя, оторвалась и полетела на пол со стуком, потом засыпала опилками всю комнату, и мама, чихая, убрала безголового подальше. «Потом починим», – успокаивающе сказала она.

      Оставленный в наблюдательном пункте на абажуре настольной лампы, подгорел и расползся клочками серой ваты маленький слон Яша.

      Вымок под ливнем и потерял свой лихой вид рыжий кот с негнущимся лапами и усами из лески.

      Зверей запихали на антресоли. Когда никого не было дома, я подставлял стул и пытался достать их оттуда. На антресолях пахло старой одеждой, чем-то незнакомым и далеким, как прежняя жизнь. Звери были закинуты в самый дальний угол, задвинуты тяжелыми чемоданами, и достать их оттуда я не мог. Я стоял на стуле, приподнявшись на цыпочках, и смотрел в темноту.

      Потом я спускался со стула и задумывался.

      Зачем я заставлял их проливать кровь? Почему не играл с ними в больницу, путешествие или школу? Почему не поженил их?

      Но, несмотря на все это, они любили меня. Просто любили, как умеют любить все звери.

      Такое у них было плюшевое мужество: любить, даже если тебе очень плохо.

      Живая рыба

      Как-то раз я пошел мыть руки, включил свет и ахнул.

      – Мама, кто это? – заорал я диким голосом.

      В нашей ванне плавала огромная рыбина. Она беззвучно открывала рот, как будто хотела сказать: «Привет! А вот и я!»

      В ванную вошла мама. Она вытерла мокрые ладони о передник и напряженным голосом сказала:

      – Это сом.

      Я подошел ближе. Сом не плавал. Он устало стоял на одном месте и жалобно выпучивал глаза. Длинные усы бессильно свисали вниз.

      – Он у нас будет