Литературный призрак. Дэвид Митчелл

маленькая гостья – в третьей, «Кавендиш, Гонконг» – в четвертой, счет 1390931 – в пятой. И в каждой живет свой Нил Броуз, который действует совершенно независимо от прочих. Вот как я устроен. Мое будущее – еще в одном кабинетике, но я не спешу в него заглянуть. Вряд ли мне понравится то, что там.

      Как ни странно, горничная оказалась права. Когда я возвращался домой и заставал ее там, атмосфера была ощутимо иной. Мирный Сибелиус вместо бурного Вагнера. Такое впечатление, будто она сидит под столом и возится со своими куклами – если б она реально существовала, конечно. Она никогда не беспокоила нас с горничной, и даже занавески висели так, как перед моим уходом. Ну разве что донесется легкое шлепанье ее ножек по мраморному полу в гостиной, и все.

      В отсутствие же горничной в воздухе пахло скандалом. То же самое происходило, если я уезжал в командировку. Однажды я на несколько дней ездил в Кантон – та еще дыра. Вернувшись, я застал ее в дикой ярости – она рвала и метала, и мне пришлось долго оправдываться, обращаясь к пустоте.

      Я достиг гребня горы. Дальше идти некуда. Из-за верхушек камфорных деревьев виднеется голова Будды, совсем рядом. Вот он, Большой Будда. Платиново-серый, спряденный на прялке синевы. Деревья обернулись грезой о деревьях. Кот-тень, тень кота.

      Кожа зудит. Бессмертие под вопросом. Солнце жарит так, что я скоро превращусь в кусок ветчины. Наверное, я сорвал ноготь на ноге – в ботинке хлюпает что-то мокрое и теплое. Под саднящей кожей еле-еле сокращаются мои органы – еще работают, но все медленнее и медленнее, словно обессилевшие пловцы.

      Откуда там, наверху, над твоей, Будда, головой появилась луна? Белая, голубая, клокочущая. Бесшумная печь, где сгорает солнечный свет. Луна, луна, среди бела дня.

      Похоже, я вляпался в былой и грядущий век. Столпотворение: туристы, автостоянка, сувенирные ларьки, рекламные щиты, мотоциклы. Толкучка возле билетных касс – только англичане и славяне умеют правильно стоять в очереди… Люди совсем рядом. Нет, далеко. Между нами стена сверкающей жидкости. Доносятся слова чужих языков.

      Полные губы Будды величаво сложены. Будто вот-вот с них сорвется слово, но нет, никогда не сорвется. Глаза под опущенными веками скрывают истину, в которой так нуждается мир.

      Луна явно издевается. Рога у месяца то в одну сторону, то в другую. Если бы мне сейчас повстречался тот старик нищий, я бы сказал ему: «Прости, старик, мне нечего тебе дать. Нет у меня больше времени. Ни пары минут. Ни пары секунд, черт подери».

      Вот интересно – тот парнишка с саксофоном, он играет где-нибудь в баре, наверное? Может, в центре, может, в Коулуне. Я бы хотел его послушать. Хотел бы посмотреть, как его девушка смотрит на него. Очень хотел бы. Вряд ли теперь это получится. Хорошо бы поболтать с ними. Узнать, как они познакомились. Расспросить про джаз и почему Джон Колтрейн так знаменит. Как много хочется узнать, как много. Надо спросить его, почему я женился на Кати и правильно ли я поступил, что подписал все эти бракоразводные документы и выслал ей. Будет ли Кати счастлива в конце