Замогильные записки Пикквикского клуба. Чарльз Диккенс

то ни стало. Приготовления к решительному приступу были настолько шумны и ужасны, что весь воздух наполнился криком женщин, и многие благородные леди попадали в обморок. Девицы Уардль перепугались до того, что м‑р Трундель принужден был одну из них держать в своих объятиях, тогда как м‑р Снодграс поддерживал другую. Тетушка Уардль едва могла стоять на ногах и растерялась до такой степени, что м‑р Топман счел необходимым обхватить её гибкую талию и поддерживать ее обеими руками. Вся компания была в неописанном волнении, кроме, однако ж, толстого и жирного парня, который спал на козлах беспробудным сном, как будто пушечная пальба имела для него чарующую силу колыбельной песни.

      – Джой, Джой! – воскликнул статный джентльмен, когда крепость, наконец, была взята, и победители вместе с побежденными уселись обедать за общий стол. – Черт побери, этот урод опять заснул! Пожалуйста, сэр, потрудитесь ущипнуть его за ногу, иначе его ничем не разбудишь… Вот так!.. Покорно благодарю. – Развяжи корзинку, Джой.

      Жирный детина, приведенный в себя энергическими усилиями м‑ра Винкеля, еще раз скатился с козел и принялся развязывать корзинку с такою расторопностью, какой, по-видимому, вовсе нельзя было ожидать от него.

      – Ну, господа, теперь мы можем сесть, – сказал статный джентльмен. – Ба! это что такое? Отчего у вас измятые рукава, mesdames? Я советовал бы вам поместиться на коленях своих кавалеров – это было бы удобнее, по крайней мере для тебя, сестрица.

      Тетушка Уардль раскраснелась как пион при этой неуместной шутке и бросила сердитый взгляд на м‑ра Топмана, спешившего воспользоваться предложением её брата. Наконец, после других, более или менее остроумных шуток, вся компания уселась с большим комфортом, и м‑р Уардль, приведенный в непосредственное соприкосновение с толстым парнем, открыл церемонию угощенья.

      – Ну, Джой, ножи и вилки!

      Ножи и вилки были поданы, к общему удовольствию дам и джентльменов, поспешивших вооружиться этими полезными орудиями.

      – Тарелки, Джой, тарелки!

      Такой же процесс последовал при раздаче фарфоровой посуды.

      – Подавай цыплят. – Ах, проклятый, он опять заснул. – Джой, Джой!

      Несколько легких толчков по голове тростью вывели толстого парня из его летаргического усыпления.

      – Подавать кушанье!

      При звуке этих слов жирный малый, казалось, воспрянул и душой, и телом. Он вскочил, побежал, и оловянные глаза его, едва заметные из-под опухлых щек, заблистали каким-то диким блеском, когда он принялся развязывать корзинку.

      – Живей, Джой, пошевеливайся!

      Предосторожность была очень кстати, потому что толстый детина с какою-то особенною любовью вертел каплуна в своих руках и, казалось, не хотел с ним расстаться. Принужденный, однако ж, к безусловному повиновению, он испустил глубокий вздох и, став на подножку, подал своему хозяину жареную птицу.

      – Хорошо, хорошо. Подавай теперь копченый