Вездесущий. Анатолий Спирин

что-то мешало. Он подозревал, что Андрей скрывает от него то, что помогло бы ему проникнуть в самую глубину сути – познать истину сверхчеловеческих возможностей. Всё, что демонстрировал Андрей, не поддавалось никакой логике: он спокойно мог убрать любой предмет и вновь вернуть его обратно. Он мог вылечить любую болезнь. Евгений Александрович убеждался в этом не один раз.

      Исцеление

      Всю мощь свою он устремил

      На сгусток тьмы неумолимой,

      Распада ход переломил,

      Дав жизни силы исцелимой.

      Зная, что доброе сердце Андрея не оставит в беде страдающего человека, он просто привёл в палату свою племянницу. Врачи давно вынесли ей приговор, что она не жилец, что ни одна операция не сможет остановить быстро развивающийся рак костной ткани. Болезнь редкая и пока неизлечимая.

      Евгений Александрович пошёл на хитрость: он не сказал ни слова Даше и тем более Андрею. Это был его первый эксперимент. Эксперимент природы человеческих отношений. Он был уверен, что установка высшего разума направлена на восстановление всего живого, что есть на земле и во всей вселенной. Всё чёрное, негативное, приносящее смерть, всё это не что иное, как наше зло, наши мысли, направленные на уничтожение, материализующиеся в пространстве, создающие хаос, который наш разум неспособен распутать, и погибшие, отравленные клетки начинают прогрессировать стремительно и неотвратимо. Это соизмеримая ассоциация с больной системой государства, где в роли вируса внедряются моральные уроды, впившиеся в массу доноров, обескровливая общество и страну. Как это всё между собой похоже…

      Мотивируя тем, что девушке необходимо подождать дядю, и вместе пойти домой, он дал ей журнал, оставив в палате, где он мысленно беседовал с Андреем на отвлечённые темы.

      Девушка, иногда отрываясь от красочных страниц журнала, смотрела на неподвижное лицо Андрея с большим сочувствием. Она знала о больном, находящемся в коме, не только от дяди, но и из многочисленных источников часто мелькающей информации. Она знала и о своей болезни с неотвратимым страшным концом – концом её жизни. Она горько улыбнулась, сопоставив их жестокое состояние. Ей так захотелось, чтоб это мраморное, красивое лицо ожило, повернулось к ней, улыбнулось. Она представила это так чётко и выразительно, что ей показалось это явью. Она покачала головой, отгоняя неприятные мысли. Но больничная обстановка только усиливала угнетающее состояние, и она, отложив журнал, сказала тихим бархатным голосом, с нотками грусти и утомлённости:

      – Дядя, я пойду на воздух. Простите меня, но здесь так душно. Я буду ждать вас в аллее, возле памятника Бехтереву.

      – Что ты, что ты, девочка! Потерпи, я сейчас, – и он засуетился, показавшись в этот момент таким жалким, испуганным и растерянным, что Андрею стало не по себе.

      Он с первого момента появления этой совсем ещё юной девушки с грустными глазами понял, для чего хирург привёл её с собой. Она была особенной: её мысли были чисты, и сама она излучала что-то особенное, чистое, приносящее