Лея Салье. Алексей Небоходов

в её комнату осталась приоткрытой. Он толкнул её чуть сильнее, и внутри вспыхнул слабый свет ночника. Лена увидела кровать, шторы, плед, который с утра так аккуратно расправляла. Увидела своё отражение в зеркале. Она знала этот угол, этот свет, этот воздух. Это было её пространство.

      Теперь нет. Теперь оно принадлежало не ей.

      Гость остановился в дверях, обернулся, разглядывая её так же неторопливо, как делал это в гостиной. Лена не двигалась.

      – Ты слишком напряжена, – заметил он, улыбаясь.

      Её дыхание стало поверхностным, движения заторможенными, словно тело отказывалось слушаться. Он прошёл внутрь, обошёл её и, прикрыв дверь, оставил её с ощущением, что путь к отступлению теперь закрыт. Скрип петель показался глухим, чужеродным, как звук чего—то окончательного.

      Лена не дёрнулась, но внутри всё стянулось в один плотный узел. Она не могла заставить себя сделать что—то или сказать хоть слово. Время сгустилось, превратилось в медленную, мучительную тягучесть, где всё ощущалось слишком ясно, слишком отчётливо.

      – Расслабься, – его голос был мягким, почти обволакивающим, но в этой мягкости таилось что—то, от чего становилось ещё хуже.

      Её пальцы сжались в кулаки, но в этом жесте не было силы, только отголоски прежнего сопротивления. Отвращение поднималось изнутри, холодное, липкое, перемешанное с отчаянием, но тело не подчинялось. Она хотела шагнуть в сторону, отступить, но ноги не слушались.

      Он снова двинулся вперёд, не спеша, оставляя между ними пространство, но в этом спокойствии, в этой размеренности была скрытая неизбежность, от которой не отмахнуться, не сбежать. Лена открыла рот, но слова не вышли, осели внутри, не имея ни силы, ни смысла.

      Мир сузился до дыхания, до звука его шагов, до приглушённого света, который вдруг показался слишком тусклым, слишком нереальным. Она подняла руку, как будто могла оттолкнуть его, но это движение оказалось неуверенным, потерянным, словно тело само сомневалось в его необходимости.

      – Не бойся, – его голос не был грубым. Он не пытался заставить её делать что—то, просто ждал, наблюдал, впитывал её реакцию.

      Лена задрожала, ощущая, как внутри неё вспыхивает бесполезное сопротивление, но не находя точку опоры, чтобы ему поддаться. Она понимала, что борьба бессмысленна, но что—то внутри не позволяло полностью сдаться, хотя ей самой было неясно, за что именно она ещё держится.

      Её голос прозвучал тихо, сорвано, будто принадлежал не ей самой:

      – Не надо, – произнесла она, но в её словах не было твёрдости, только слабый, обречённый оттенок.

      Гость не ответил, не сделал резкого движения, не проявил ни раздражения, ни насмешки, а лишь продолжил наблюдать, спокойно, неторопливо, словно ожидая, когда остатки её сопротивления окончательно угаснут.

      – Пожалуйста… – попытка удержаться за что—то последнее, что могло бы разорвать этот ход событий, но слова остались пустыми.

      Гость слегка склонил голову, чуть нахмурился, будто не сразу понял, зачем она это говорит, словно