Отпечаток вины. Дмитрий Одиссеев

больше нечего смотреть, – буркнул он. – Театр откроется через пару месяцев, а вы зря время теряете.

      Его слова застряли у меня в голове. «Зря время теряю…» Может быть, он был прав. Но тогда я знал: только действия могут привести меня туда, где есть ответы. Театр был частью головоломки, но её нельзя было собрать, просто стоя на месте. Я вернулся в управление позже днём. Обшарпанная деревянная лестница скрипела под моими шагами, как будто каждый гвоздь жаловался на моё присутствие. На стенах висели старые афиши о пропавших людях, разыскиваемых преступниках и случайных происшествиях. Это был наш мир, заполненный тайнами, которые редко находили своё разрешение.

      – Корсаков! – позвал меня голос начальника, как только я пересёк порог. Его кабинет всегда был мрачным: темно-красные шторы закрывали окна, а лампа на столе едва освещала груду бумаг.

      – Зайди, нам нужно поговорить.

      Я закрыл за собой дверь и сел напротив его стола. Он долго смотрел на меня, скрестив руки на груди. Его седые волосы были аккуратно зачёсаны назад, а густые брови хмуро нависали над глазами.

      – Ты видел Дмитрия? – наконец спросил он.

      Я покачал головой.

      – Он больше не вернётся, – продолжил начальник, тяжело вздыхая. – Его дело закончено. И если ты не хочешь, чтобы с тобой произошло то же самое, подумай о своём будущем. Его слова прозвучали как предупреждение, но я не мог принять их. Моё будущее? Оно уже давно определено. Я знал, что моя жизнь не может быть обычной, пока не будут найдены ответы, которые преследуют меня.

      – Я не брошу начатое, – сказал я твёрдо, встретив его взгляд.

      Он ничего не ответил. Лишь кивнул, как будто понимал, что меня не переубедить. Вечером я вернулся домой, на свой четвёртый этаж. Закрыв за собой дверь, я сел за стол, открыв записную книжку. На её страницах уже были заметки о подозреваемом, которого мы видели в театре. Фигура в пальто, таинственное исчезновение, отсутствие свидетелей – всё это складывалось в неуловимую картину. Я записывал каждую деталь, которая приходила мне в голову, надеясь, что однажды эти кусочки сойдутся.Я сидел там до глубокой ночи, пока свеча не догорела, оставив комнату в полумраке. Тишина окутала меня, но я не чувствовал уюта. Это была тишина, которая говорила мне о том, что путь будет долгим, и я только в самом его начале. Я остался сидеть за столом в архиве управления, когда в коридоре начали постепенно гаснуть лампы. Кабинет освещался лишь слабым светом одинокой лампы на столе, излучающей мерцание на исписанные листы и старые газеты. Часы над дверью отметили полночь, и только тогда я понял, сколько времени провёл, просматривая материалы. Мои глаза жгло от напряжения, но я не мог оставить это дело. Каждая бумага была словно кусочек мозаики, которую я отчаянно пытался собрать. Взрыв в театре был не просто несчастным случаем, это я знал точно. Слишком многое указывало на спланированность этого акта. Но загадка становилась только сложнее. Строки в рапортах начали сливаться перед глазами,