Превосходство душегубов. Часть первая. Трущобная рапсодия. Вячеслав Юрьевич Сухнев

ты! – поежился водитель.

      Они ехали некоторое время молча, пока сквозь мешанину безликих небоскребов Божедомки, минуя Екатерининскую площадь, не вырвались на простор Самотечной улицы. Тут поток машин был плотным, несмотря на ограничения, введенные недавно, и драконовские меры застав службы безопасности движения.

      – А плачутся, петроля не хватает, – переключил свое внимание Дойников. – Не протолкнешься… И кто только не шляется по самому центру. Вон, гляньте, какое чучело прется с красной маркой! Ну, сейчас тебе покажут…

      Несмываемые флюоресцирующие красные марки на лобовое стекло стали ставить года три назад на автомобилях старых выпусков и экологически грязных. Нахала с красной маркой, вздумавшего появиться в центре Москвы, уже перехватила застава службы безопасности движения. Дойников даже голову вывернул, наблюдая, как споро и весело ребята в черных комбинезонах и рогатых касках с респираторами крушат специальными ломиками боковые стекла нарушителя.

      – Ничего, теперь почувствуешь, каково за тобой, засранцем, нюхать! – сказал Дойников. – Послушайте, старшой, а вашим батоном можно, например, выщелкнуть боковое стекло?

      – Можно, – кивнул Кухарчук. – Внимание, подходим к Цветному бульвару. Здесь уже наш маршрут.

      Чекалин, тоже заглядевшийся на расправу с красномарочником, не заметил кодировки патрульного листа в конце считывания и спросил:

      – Какой номер, господин унтер-офицер?

      – Семьдесят второй. По-моему, ничего веселого…

      – Так точно, веселого мало. Осмелюсь доложить, трущобы.

      – Маршрут хорошо знаете? – спросил Кухарчук.

      – В начале года только здесь и работали. Ну, Уланский переулок с колледжиком для особо одаренных. Петарды на уроках делают, чертенята… Сретенка с ресторанами, само собой – от Сухаревской площади – по бульварам до Тверской. Потом до Садового и опять до Сухаревки. На Трубной улице пивняк, дерутся часто. На Петровке – черная биржа. На Малой Дмитровке – эротический театр, голых представляют и психи собираются. На Страстной, возле Пушкина, дорогой кабак «Кис-кис». На Тверской, у Садового – тряпочный «комок», в подворотнях барыги…

      – Ну, хорошо, – перебил Кухарчук. – Это, так сказать, точки обычной напряженности. А где бывает больше праздношатающихся?

      – На Трубной площади, возле Дома народов. Кришнаиты толкутся, толстовцы – ничего народ, смирный.

      – Вы, наверное, не знаете, – влез в разговор Дойников, – а я помню… Дом народов раньше назывался Домом политического просвещения.

      – Какого просвещения? – подал голос Жамкин.

      – Отставить посторонние разговоры, – сказал Кухарчук. – Продолжайте, Чекалин.

      – Слушаюсь, господин унтер-офицер…

      – Погодите, Чекалин. Я прошу… – Кухарчук обернулся и пристально посмотрел на патрульных. – Прошу вас… Отставить на маршруте уставные обращения. Все эти «так точно, осмелюсь доложить, господин унтер-офицер» и так далее… Только время теряем. Называйте меня коротко